Многие из нас видели видеозаписи столкновений на площади Дизенгоф в Тель-Авиве в канун Йом Кипура и позднее, когда этот священный день подходил к концу. Как и многие другие, я был в ужасе от словесного, а в некоторых случаях и физического насилия, и опустошен бесстыдством происходящего. Но, в отличие от многих моих товарищей по несчастью, я не разочарован результатом. Потому что, как мне кажется, это была не борьба между добром (датиим) и злом (хилоним). Это была битва между двумя очень фрумными (верными себе, от фрум на идиш — благочестивый) группами, одна из которых была набожно-ортодоксальной, а другая — страстно светской.
И я, например, не разделяю мечты организаторов миньяна на площади Дизенгоф из числа «дати леуми» (национально-религиозные) о том, что когда-нибудь весь Израиль станет таким же религиозным и набожным, как они. Это химера, практически неосуществимая и теологически нежелательная.
Все мы уже должны осознать, что, либо по сверхъестественному замыслу, либо по историческому умолчанию, иудаизм всегда был и будет полифоничным, а не одноголосым.
Симфония — идеальная аналогией для описания межконфессиональной и межобщинной динамики иудаизма XXI века, его многоголосия.
Симфонии исполняются несколькими музыкантами, каждый из которых играет на своем уникальном инструменте, но их партии согласованы с другими исполнителями. Каждый музыкант вносит в композицию свое уникальное звучание, но при этом его индивидуальные звуки усиливаются сопровождающими музыкантами.
Точно так же функционирует и наша общинная динамика.
Различные виды иудаизма действуют рядом друг с другом. Каждый из них создает свою уникальную духовную песню и в то же время усиливает духовное послание других религиозных общин. Ортодоксия была бы неполной без уникального звучания светского иудаизма, и, в свою очередь, светский иудаизм обогащается тем, как мы, ортодоксы, его исповедуем.
(В прошлом ортодоксы, возможно, представляли себе утопический мир, в котором все приходят к соблюдению иудаизма, но на данном этапе нашей истории это уже не кажется реалистичным. Это требует от ортодоксальных мыслителей принятия альтернативной и более реалистичной модели, в которой соблюдающий иудаизм функционирует наряду с другими версиями, как параллельные столпы, работающие бок о бок, а не как тотемическая иерархия, где одна версия культурно превосходит другую.)
Как религиозный еврей, который дорожит иудаизмом, оптимально обогащенным знаниями, полученными от евреев разного спектра, я чувствовал бы себя обедненным, если бы жил в мире, где все евреи были похожи на меня и исповедовали мою версию иудаизма. Он был бы безвкусным, однообразным и неинтересным. Оптимальный потенциал моего соблюдения иудаизма зависит от живой и сложной светской альтернативы, которая находится в постоянном диалоге с тем иудаизмом, который я исповедую.
Чтобы сохранить целостность симфонического, а не одноголосого иудаизма, Тель-Авиву необходимо сохранить свою уникальную и самобытную светскую еврейскую идентичность — как дополнительный контрапункт к религиозной культурной идентичности Иерусалима.
Оба города играют важнейшую роль в еврейском нарративе, но они рассказывают разные истории. История «Ам Исраэль» (иудаизма как нации и культуры) достигает кульминации в Тель-Авиве, в то время как в Иерусалиме мы сталкиваемся с кульминацией истории «Торат Исраэль» (иудаизма как религии). Правда, сюжеты «Ам Исраэль» и «Торат Исраэль» часто пересекаются, и главные герои зачастую одни и те же, но все же это две совершенно разные истории, и обе они чрезвычайно важны.
И для того чтобы параллельные иудаизмы могли процветать и расцветать, каждому из них необходима своя столица, которая служила бы флагманским географическим маяком, от которого распространялась бы его особая Тора. Иерусалим должен быть столицей правоверного иудаизма, а Тель-Авив — культурно-исторического иудаизма.
Столица страны — это не только ее политический центр, но и место расположения основных культурных институтов. Столица — это конкретное воплощение ценностей, устремлений и убеждений, которыми живет ее коллективный дух, дух, который ощущается и проявляется не только в культурных учреждениях, которыми обычно усеяны столицы, но и в общественной сфере, в кафе, парках, набережных и т.д.
Таким образом, очень часто мы имеем две столицы, разные города Израиля, служащие разными культурными ориентирами. Более того, существует даже текстовое подтверждение этого предположения о том, что в Израиле существовали параллельные столицы, работавшие рядом, но игравшие разные культурные роли. На протяжении многих лет в качестве «сестринской столицы» Иерусалима назывались различные населенные пункты, такие как Иерихон, Тверия и Мерон. Сегодня это Тель-Авив. Таким образом, Иерусалим и Тель-Авив являются столицами-близнецами современного Израиля.
Для тех, кто ценит метафизическую валюту города, стоит отметить, что оба города могут многое предложить. У каждого из них есть своя метафизическая точка, куда человек отправляется за притоком трансцендентности. В Иерусалиме есть Котель, а в Тель-Авиве метафизическую подпитку можно найти на пляже. Вы совершаете полуночную прогулку по таелету (набережной), начинающемуся в Яффо и заканчивающемуся на границе с буржуазной Герцлией. В полуночной тишине можно услышать повествование об Ам Исраэль, вложенное в город, океан и волны. Визуальная и слуховая эстетика этой прогулки трансцендентна.
Поэтому для меня, если раввин Зейра, возглавляющий движение за превращение всех тель-авивцев в пунктуальных ортодоксов, и его когорта «гарин торани» добьются успеха в реализации своей частной цели — «махзир бе-тешува» (заставить их «вернуться» в лоно ортодоксии) во всем Тель-Авиве, это будет огромным ударом по моему личному опыту многоликости иудаизма. Каждое лето я провожу два месяца в Тель-Авиве и получаю духовную подпитку от явных и неявных разговоров, постоянно ведущихся между мной и подавляющим большинством носителей мировоззрения светского иудаизма.
Но потеря будет не только личной. Уменьшилось бы и главное предназначение Государства Израиль — Мединат Исраэль.
Государство Израиль никогда не было предназначено для того, чтобы в нем хранилась однозначная версия нашего уникального завета. С самого начала его предназначение заключалось в том, чтобы быть домом для множества иудаизмов. Поэтому я горячо надеюсь и молюсь, чтобы любые попытки изменить это не увенчались успехом.
P.S. Высказанные здесь мнения являются моими собственными и не отражают точку зрения какого-либо учреждения или философского течения.
Times of Israel, перевод Якова Скворцова