Сегодня трудно представить себе волнение, охватившее еврейское население, когда Теодор Герцль приступил к конкретизации своего проекта политического сионизма двумя действиями, которые должны были изменить его судьбу: публикацией в Вене в феврале 1896 года знаменитого памфлета Der Judenstaat и созывом в Базеле в августе 1897 года Первого Сионистского конгресса, в завершение которого он, как говорят, по существу заявил: «В Базеле я основал государство для евреев».

Политические горизонты, начертанные этим конгрессом и этой книгой, дали рассеянным по всему миру еврейским общинам зачатки надежды после 2000 лет угнетения. Они страдали от постоянного антисемитизма, будь то убийства, как во время погромов в Восточной Европе и других странах, или дискриминация, как во время «дела Дрейфуса» во Франции, которое вызвало столько страстей. С этой новой надеждой и перспективой, которую открывала возможность создания государства для евреев, наконец-то появился свет в конце туннеля, который казался бесконечным.

С тех пор многие толкователи изучали название памфлета Герцля, пытаясь расшифровать его семантику, особенно когда дело доходило до перевода. Написав Der Judenstaat, Герцль имел в виду государство евреев или еврейское государство?

В немецком языке слово Judenstaat, придуманное Герцлем, может иметь оба значения. Подобно тому, как говорят, что красота в глазах смотрящего, можно сказать, что смысл этого неточного немецкого выражения в определенной степени зависит от того, кто его воспринимает. На самом деле книга переводилась несколько раз, причем в качестве названия использовались оба выражения. Однако в зависимости от того, какая формулировка используется, цель существования Государства Израиль меняется довольно фундаментальным образом.

«Государство евреев» означает суверенное политическое пространство, в котором еврейское население сможет наконец найти убежище, защищающее его от антисемитизма, от которого оно так страдает. Поэтому особое внимание уделялось понятию убежища для общин, уставших жить в среде, враждебность которой казалась ненасытной и бездонной ямой. В течение XIX века эта враждебность постепенно трансформировалась, и к традиционному религиозному антииудаизму добавилось новое социальное измерение: народ-«богоубийца» стал также народом-паразитом, который обвиняли в подрыве национальной идентичности тех стран, где евреи смогли обосноваться. С этой точки зрения, то, что объединяет евреев, в первую очередь относится к негативному регистру, то есть к противостоянию антисемитизму, чтобы положить конец глобальной дискриминации.

«Еврейское государство» означает суверенное политическое пространство, в котором евреи могут в полной мере реализовать свою еврейскую идентичность, какие бы аспекты ей ни приписывались: верность религии и вековым традициям, национализм, с гордостью воспевающий эпосы ушедшего прошлого: исход из Египта и завоевание земли Ханаанской, царства Давида и Соломона или династия Маккавеев, восстания против греческих или римских захватчиков и т. д... Таким образом, акцент делается на этой особой коллективной идентичности, которую необходимо подчеркнуть, даже если это означает подрыв других ценностей, которые с ней не согласуются. С этой точки зрения то, что объединяет евреев, опирается в первую очередь на позитив, чтобы громко и ясно заявить о сущности нерушимой идентичности.

В совершенно другой области, во французской истории XIX века, наблюдается похожая смысловая двойственность: в отличие от Людовика XVIII и Карла X, которые все еще были «королями Франции», Луи-Филипп I при вступлении на престол сменил свой титул на «короля французов».

Ancien régime, олицетворяемый старшей линией Бурбонов, стремился связать страну с нематериальными ценностями вечной божественной монархии, в то время как политическая власть, возникшая в результате Июльской революции 1830 года, предпочла сосредоточиться на французском народе, положив тем самым начало поворотному моменту, который должен был привести к появлению Республики.

Точно так же выражение «Государство евреев» фокусируется на жителях страны, в то время как «Еврейское государство» подчеркивает вечные ценности нации, главная миссия которой — увековечить их.

Это двойное измерение первоначального сионизма, касающееся призвания создаваемого государства, очень важно для понимания зияющих расколов, которые сотрясают израильское общество сегодня. Действительно, многие современные государства пытаются оправдать свое существование перед жителями той или иной территории не только с помощью принуждения, как это делали империи прошлых лет и более современные империи.

С этой точки зрения народ и нацию создает осознание общей судьбы в данном пространстве и времени. Иногда трудно точно определить природу элементов, способствующих осознанию общего будущего, и их алхимию. Но стоит отметить, что некоторые факторы вносят значительный вклад: географические условия (ландшафт и климат), физическая близость жителей, религия, язык, воспоминания об исторических эпосах, тысяча традиций повседневной жизни и т. д.

В государстве евреев эта алхимия основана на убежище от невыносимой дискриминации, которая насчитывает тысячи лет и позволяет создать нацию бывших угнетенных людей, которые хотят быть образцом для подражания.

В еврейском государстве акцент делается на более выраженном еврейском национализме, который стремится утвердить свою собственную идентичность.

И эти два взгляда на вещи очень сильно структурируют наше представление о том, каким должно быть это государство.

Например, в выражении «еврейское и демократическое государство»:

сторонники государства евреев предпочтут прилагательное «демократическое», которое предоставляет одинаковые права всем гражданам;

тогда как сторонники еврейского государства предпочтут прилагательное «еврейский», которое делает акцент на «них» (неевреях) и «нас» (евреях), со всеми последствиями, которые можно себе представить в связи с этими различиями в приоритетах — различиями, которые мы видели на примере трудностей с реализацией закона 2018 года, который в определенной степени маргинализирует нееврейских граждан Израиля.

В государстве евреев разделение гражданских и религиозных вопросов, как это практикуется во всех современных демократиях, кажется вполне естественным, в то время как еврейское государство не может представить себе такое разделение, не чувствуя, что оно предает свои основы.

То же самое относится и к тому, что должно произойти с оккупированной территорией Западного берега реки Иордан, завоеванной в ходе войны 1967 года и считающейся колыбелью еврейского народа и цивилизации, на принадлежность к которой он претендует:

Сторонники государства евреев склоняются к решению, воплощенному в лозунге «два государства для двух народов», которое автоматически подразумевает отказ от этих территорий путем возвращения границ Израиля к «зеленой линии», существовавшей до 1967 года, — возвращения, которое в конечном итоге позволит возникнуть палестинскому государству наряду с Израилем, возможно, с некоторыми корректировками, учитывающими реалии, сложившиеся на местах после 1967 года;

Но сторонники еврейского государства, как правило, не готовы отказаться от территорий, которые, по их мнению, составляют основу их коллективной идентичности, территорий, включающих места, которые считаются священными и поэтому де-факто принадлежат государству Израиль: Иерусалим, Хеврон, Шило, Тирца, Бейт-Эль и т. д...

Для первых, которые поддерживают концепцию убежища, самым важным было бы найти компромиссное решение и установить добрососедские отношения с другими, которые позволили бы всем жить в безопасности.

Для вторых же, которые предпочитают более самобытное измерение, должно превалировать сохранение израильского суверенитета над историческими территориями, которые в далеком прошлом были еврейскими и которые должны стать еврейскими снова, независимо от текущей геополитической обстановки, в которой находятся эти территории, и судьбы людей, которые там живут.

Вероятно, Judenstaat, которое имел в виду Герцль, больше соответствовало первой интерпретации, то есть поиску убежища, чем второй, то есть претензии на религиозное и/или историческое наследие, которое должно было стать идеологическим стержнем страны, которую предстояло построить.

Действительно, в его второй книге, опубликованной в 1902 году, утопической басне Altneuland, в которой тот же Герцль описывает, какой могла бы быть страна, которую он себе представляет, специфически еврейское измерение, будь то религиозное или национальное, занимает мало места.

В этом тексте подчеркивается экономический успех, который приносит пользу всем, демократический характер институтов, где говорят на немецком языке или даже на идише, а одним из героев является араб Рашид-бей. Второй опус Герцля можно рассматривать как кульминацию развернутого им политического сионизма.

Действительно, когда Герцль осознал, с какими огромными трудностями столкнется сионизм в геополитическом контексте того времени, он без колебаний внес «угандийский проект» в повестку дня 6-го Сионистского конгресса в 1903 году.

В этом варианте он видел возможность потенциального убежища, возможно, более реального, для евреев, находившихся под угрозой, хотя их абсолютно ничего не связывало с этой территорией, расположенной в Африке, зажатой между Конго, Танзанией, Кенией, Руандой и Суданом. От проекта Уганды окончательно отказались на 7-м Сионистском конгрессе в 1905 году, через год после смерти Герцля.

Сам факт того, что этот вариант серьезно рассматривался в 1903 году, был выдвинут на официальном форуме и изучен комиссией по расследованию, которая постаралась принять его во внимание, многое говорит о месте, которое занимал такой подход к убежищу среди первых сионистов, по сравнению с местом, которое занимала еврейская гордость за возрожденную религию и мифологизированное прошлое, которое было важно реанимировать и возродить.

Что касается первопроходцев, которые внесли огромный вклад в закладку основ Государства Израиль во время различных волн иммиграции, то ими не обязательно двигала сионистская идентичность, учитывая те огромные трудности, с которыми им пришлось столкнуться:

жестокий антисемитизм в странах их происхождения;

обустройство в неприветливой среде (мягко говоря);

адаптация к незнакомому миру с дополнительными трудностями, связанными с необходимостью учить совершенно новый язык иврит, который подавляющее большинство иммигрантов так и не освоило, и т. д...

Было бы преуменьшением сказать, что названия библейских мест из еврейского прошлого, упомянутые выше, не имели особого резонанса с этими иммигрантами из жертвенного поколения, которые стремились, прежде всего, заново построить свою жизнь в негостеприимной среде после стольких трудностей, которые влечет за собой переселение.

Следует также отметить, что религиозное измерение в ишуве было не слишком выражено, а наложенная «вуаль» традиций (периодическое ношение кипы, отмечание еврейских праздников, соблюдение некоторых традиций, таких как кашрут, шабат или бар-мицва, и т. д.) были скорее кусочками, позволяющими позиционировать культурные ориентиры, общие для населения из совершенно разных миров, чем однородным и связным корпусом, который мог бы правильно очертить еврейскую идентичность, предложенную в этой интерпретации еврейского государства.

Некоторые даже утверждают, что сионизм возник и окреп именно благодаря противостоянию архаизмам и жесткости практиковавшихся в штетлах, и что преобладающей была одержимость созданием нового «еврейского существа», которое стояло бы особняком от традиционной фигуры фаталистичного и беззащитного религиозного иудея.

В то же время главные заботы ишува и зарождающегося государства Израиль были связаны в гораздо большей степени с иммиграцией и интеграцией, что отдавало приоритет призванию убежища, которое предлагал первоначальный сионизм.

Все изменилось после двух войн, 1967 и 1973 годов. Первый конфликт привел к завоеванию территории, пробудившему дремлющий национализм еврейской идентичности, который добавил к этому измерению убежища, а второе, с его очень серьезными военными неудачами в первые дни октября 1973 года, подчеркнуло большую хрупкость всего, что было построено.

Сочетание того факта, что территории, которые являются колыбелью еврейского народа, были в пределах досягаемости, в сочетании с сильным ощущением шаткости государства, заставило многих израильтян искать смысл жизни. Это воплотилось в возрождении религиозного чувства в сочетании с национальным измерением, что породило идейное течение, авангардом которого стало движение «Гуш Эмуним», стоявшее у истоков первых поселенческих проектов на Западном берегу.

Укреплению этого идейного течения способствовал и тупик в мирном процессе, особенно в результате негибкости «лагеря противника», который спровоцировал вторую интифаду в начале 2000-х годов, буквально уничтожив мирный лагерь, остававшийся до тех пор довольно влиятельным. Перед лицом краха мирного лагеря, который вылился в кровавую бойню 7 октября 2023 года, это религиозно-националистическое движение осталось единственным игроком на сцене, предлагая идеологическое видение, которое якобы соответствовало восприятию реальности на местах.

Конечно, поскольку в жизни редко все окрашивается в черно-белые тона (скорее в оттенки серого), очевидно, что традиции и определенное видение еврейской идентичности играли важную роль среди сторонников государства евреев, в то время как поиск убежища был также значительной движущей силой среди сторонников концепции идентичности еврейского государства.

Но точно так же, как существуют светлые и темно-серые тона, относительное значение, придаваемое этим двум подходам, остается весьма структурирующим в представлении о том, в каком политическом направлении должна двигаться страна.

В итоге можно сказать, что если Герцль и отцы-основатели государства в целом считали, что Израиль должен быть государством евреев, то история постепенно привела к тому, что он превратился в еврейское государство, к большому сожалению определенной части населения. Таким образом, при переходе от одного к другому один из важных постулатов тех же отцов-основателей — императив стать «светом среди народов» — к сожалению, несколько утратил свою актуальность.

Если государство евреев как убежище для угнетенного народа еще может питать этот идеал и действовать в соответствии с этим моральным предписанием, то еврейское государство, подчеркивающее религиозную и националистическую идентичность, порой обскурантистскую, уже не может пролить свет на остальных. Тогда придется пересмотреть всю концепцию «Тикун Олам».

В свете очень мрачных новостей начала 2025 года можно сказать, что разрыв между двумя подходами отражается в позиции, которую следует занять по отношению к заложникам, все еще находящимся в руках ХАМАСа: недавние заявления министра Орит Струк о необходимости отдать приоритет требованиям Израиля (или, по крайней мере, ее видению этих требований) прекрасно воплощают этот подход к еврейскому государству, в то время как многочисленные демонстранты, ставящие жизнь заложников на первое место, скорее всего, встанут на сторону государства евреев.

Times of Israel  français, перевод Якова Скворцова