Иногда я возмущаюсь тем, что выросла не в Израиле. Мои родители — хрестоматийные израильтяне: стойкие сионисты, преданные поклонники группы «Даг Нахаш», которые и дня не могут прожить без хумуса. Всю жизнь я злюсь на них за то, что они привили мне израильские ценности, а потом решили растить меня в Америке, что породило проблемы с национальной идентичностью. Но повзрослев, я пришла к убеждению, что жизнь в еврейском государстве (как и все остальное в этой стране) чрезвычайно сложна.
Почти девять месяцев я нахожусь в Израиле, пытаясь понять, как израильтянин, выросший в диаспоре, может принадлежать этому месту.
Я решила найти ответы на эти вопросы, посетив в понедельник церемонию Дня памяти, которую проводило Министерство обороны. Я никогда не была ни на чем подобном — и уж точно мне никогда не представилась бы возможность пожать руку высшим чинам обороны страны в Соединенных Штатах.
Думаю, я не до конца понимала, что значит быть израильтянином, пока впервые не посетила этот День памяти. Он мало похож на День памяти в Америке, который вызывает больше ассоциаций с барбекю и распродажей одежды. В Израиле этот день глубоко личный для каждого гражданина, независимо от пола, религии или политических взглядов. Если вы принадлежите Израилю, то и его павшие принадлежат вам.
Церемония носила довольно интимный характер и проходила в Национальном зале памяти павших израильтян на горе Герцля в Иерусалиме. Зал состоит из тысяч белых кирпичей, каждый из которых посвящен солдату, погибшему в бою. После 7 октября 2023 года были добавлены сотни имен, но тысячи кирпичей остаются пустыми, ожидая того дня, когда и они увековечат свое имя в камне.
Я думаю, что иностранцы с трудом понимают, что ЦАХАЛ — это не просто оборонный институт, он прочно вписан в национальную идентичность Израиля, являясь бьющимся сердцем народности. В толпе гражданских лиц присутствовали солдаты в беретах разных цветов, что означает принадлежность к тому или иному роду войск или подразделению. Присутствие военных среди гражданских лиц было бы нетипичным в большинстве других стран, но в Израиле оно отражает глубокую интеграцию военных в жизнь общества.
Возможно, самым ярким свидетельством того, насколько глубоко армия вплетена в ткань израильского общества, стал ряд студентов, сидевших позади меня во время гражданской панихиды.
По контрасту с теми церемониями, которые я посещала в американской школе, эти молодые люди сохраняли полное внимание. Меня не покидала мысль о том, что в ближайшие несколько лет в День памяти, возможно, будут чествовать кого-то из них. И все же, когда я смотрела на их лица, я видела не страх, а решимость.
Слушая одну за другой истории о солдатах моего возраста, павших в боях за эти годы, я пришла к важному осознанию: каждый день, проведенный мною до этого момента, был связан с пониманием того, что значит жить ради этой страны. Но именно в День памяти я начала понимать, что значит умереть за нее. То, как нация чтит своих мертвых, является одним из самых глубоких отражений того, как она ценит жизнь.
В Израиле — стране, где почти каждый человек знает жертву террора или войны, где горе — это коллективное бремя, где люди посещают похороны незнакомых людей, а вся страна замирает, когда сирена поминает тех, кто погиб на поле боя, — царит патриотизм, подобного которому я не видела в других странах. Непосредственная угроза национальному существованию только разжигает их страсть к защите; внешняя ненависть только углубляет их преданность друг другу. Они обладают необычайной готовностью принести себя в жертву не только потому, что их дом — это все, что у них есть, но и потому, что их дом — это все, чем они являются.
Я усвоила из этой церемонии, что чувство цели и готовность к самопожертвованию делают израильтян теми, кто они есть. Однако я не считаю, что служба в армии — это обязательное предназначение каждого. В том, чтобы быть израильтянином и евреем из диаспоры, есть своя сила. Мы должны сыграть уникальную роль в этом конфликте.
Жертвы, принесенные солдатами на поле боя, должны вдохновлять нас на то, чтобы посвятить себя борьбе с ненавистью к евреям в наших собственных общинах за рубежом; на собственные жертвы, даже если это трудно. Не только потому, что мы должны это делать, чтобы выжить, но и потому, что чувство принадлежности, которое мы испытываем как еврейский народ, коренится глубоко в самоотверженности. Мы должны всегда помнить, что бремя защиты нашего будущего лежит не только на тех, кто в военной форме, — оно принадлежит всем нам.
Jerusalem Post, перевод Якова Скворцова