Ненависть к евреям возникла не благодаря современным идеологиям — ее корни лежат в мировоззрении, сформировавшемся в самом христианстве. Хотя современные церкви осуждают антисемитизм, они с трудом освобождаются от некоторых рефлексов. Свидетельством тому является упорное сопротивление многих христианских лидеров признанию моральной легитимности Израиля. Это сопротивление носит не только политический характер — оно имеет источником глубоко укоренившуюся богословскую традицию.
Чтобы понять этот дискомфорт, необходимо вернуться к одному из самых мощных его оснований: доктрине Блаженного Августина об унижении еврейского народа. Это значит понять, почему даже при понтификате Папы Франциска еврейское государство продолжает восприниматься сквозь оптику, унаследованную от прошлого.
В своем сочинении «О граде Божьем» Августин разрабатывает уникальную концепцию судьбы еврейского народа. Он утверждает, что существование евреев должно оставаться отмеченным унижением, потому что они являются свидетелями торжества христианской истины вопреки самим себе. Их несчастья, рассеяние и подчиненное положение в мире — это видимые знаки отвержения ими Христа.
Такая позиция теологически оправдывает состояние постоянной неполноценности. Августин рассматривает положение евреев не как временную несправедливость, а как теологическую необходимость. В этом видении еврейский народ обречен на существование только как перевернутый образ торжествующего христианства, живое доказательство его духовной победы и превосходства.
Подобная модель преобладала во всем средневековом христианстве. За евреями закрепился маргинальный статус: они носили отличительные знаки, им запрещалось заниматься определенными ремеслами, их селили в определенных кварталах. Все эти меры были призваны напомнить им об их первородном грехе и неполноценном статусе. Эта теология унижения породила многовековую традицию подозрительности, презрения и ненависти к ним.
Создание государства Израиль в 1948 году перевернуло это вековое представление. Еврейский народ стал суверенной нацией, хозяином своих границ, своей армии и своей истории. Эта реальность прямо противоречит образу бездомного униженного еврея, которую западное христианство включило в свою мифологию.
Государство Израиль — это политическое, военное и культурное подтверждение еврейской жизнеспособности. Само его существование — это радикальный отказ от унижения как экзистенциального условия. Этот суверенитет оскорбляет коллективное христианское бессознательное, сформированное веками августиновской теологии. Он ставит под сомнение ментальную организацию, в которой еврейский народ существует только как свидетель своего собственного духовного поражения.
Именно с этой точки зрения мы должны понять нежелание даже самых современных и прогрессивных церковных кругов полностью признать легитимность Израиля. Вопрос не просто дипломатический: он затрагивает древнюю ментальную структуру, которая бессознательно противопоставляет саму идею еврейского суверенитета основополагающему теологическому нарративу христианства.
Папа Франциск воплотил в себе это напряжение. Его отношение к Израилю было внешне нейтральным, но на самом деле глубоко предвзятым. Он многократно усилил свои жесты поддержки палестинцев, приветствовал их недовольство и выступал за решение на основе двух государств. Каждая их этих инициатив, взятая по отдельности, может показаться сбалансированной. Но они были частью общей структуры, в которой Израиль постоянно ставился спиной к спине со своими врагами, как будто агрессор и его жертва были морально эквивалентны.
Такая позиция скрывала структурный дисбаланс. Она ставила на один уровень находящуюся в осаде демократию, уважающую основные права, и транснациональные организации, отрицающие само право на существование. Она затушевывала асимметричную природу конфликта. Постоянно призывая к диалогу и миру, не называя виновных в агрессии против Израиля, Папа Франциск повторял старую христианскую привычку: требовать от еврейского государства моральной образцовости, которая не требовалась его противникам.
Отношение к еврейскому государству в ватиканской дипломатии было отмечено исторической интерпретацией, в которой еврейский суверенитет вызывал беспокойство, поскольку противоречил теологическому воображению.
Полное и всестороннее признание Израиля христианской совестью требует гораздо большего, чем дипломатическая адаптация. Оно требует богословской революции: признания того, что еврейский народ не обречен на вечное унижение, что он занимает достойное место в человеческой истории, что это не падший, а живой народ.
Подлинный выход за рамки августиновской парадигмы предполагает признание того, что суверенитет евреев не только легитимен, но и желателен; что достоинство иудаизма не уступает достоинству христианства; что право еврейского народа на существование основано не на его исторических страданиях, а на его внутренней жизненной силе.
С этой точки зрения, государство Израиль — это не проблема, которую должен решить Ватикан, а явление, которое нужно приветствовать. Его возрождение призывает нас радикально переосмыслить наши отношения с иудаизмом, освободить его от бремени многовекового унижения, о котором говорил Августин.
До тех пор, пока эта нравственная революция не будет полностью усвоена церквями, пока еврейское государство будет восприниматься как постыдная аномалия, а не как положительный моральный и исторический факт, жесты в поддержку Израиля будут оставаться незначительными и неэффективными — потому что они лицемерны.
Возрождение Израиля — это не просто геополитический факт; это духовный и исторический факт, который заставляет нас по-новому переосмыслить христианское прошлое. Признать Израиль полностью — значит, признать крах теологии унижения, которая долгое время оправдывала неполноценность еврейского народа. Пока это признание не будет безоговорочно принято, братское слово Церквей будет оставаться запятнанным невысказанными словами и двусмысленностями. Вызов Израиля христианскому наследию — это не вызов невозможного обращения: это вызов очищения памяти, необходимое условие для встречи, окончательно освобожденной от оков христианского презрения.
Times of Israel française, перевод Ильи Амигуда
