В каждой войне соотношение сил меняется со временем. В течение двух лет израильские заложники, удерживаемые ХАМАСом, рассматривались как своего рода последняя страховка группировки, живой щит от израильского возмездия, козырь в переговорах и гарантия того, что мир будет продолжать вести с группировкой диалог. Но теперь этот расчет не работает. То, что когда-то казалось самым сильным козырем ХАМАСа, стало для него самым опасным бременем.
Постоянные атаки Израиля на город Газа разрушили логику, согласно которой пленники должны были служить защитой. Израильская армия больше не сдерживалась, и каждая новая бомбардировка доказывала, что заложники были не щитом, а магнитом для разрушений. ХАМАС быстро понял, что их удержание приводит только к дальнейшему разрушению.
Решение группировки освободить последних заложников в рамках соглашения, заключенного при посредничестве США и обнародованного на этой неделе, не вызвано пробуждением моральных чувств. Это признание того, что политическая, военная и этическая ценность этих пленников изменилась. Они больше не сдерживали кампанию Израиля и не укрепляли легитимность ХАМАСа. Они стали обузой, которая тяготила его оперативное руководство, напрягала его региональные союзы и препятствовала его выживание.
Когда президент Дональд Трамп объявил, что обе стороны приняли последнюю фазу его плана по Газе, включая освобождение всех оставшихся заложников в обмен на перемирие и палестинских заключенных, мир быстро расценил это как дипломатический успех США. Но для ХАМАСа это был также момент капитуляции, замаскированный под стратегию. Они не могли больше удерживать заложников, а Израиль не мог отклонить сделку. Для премьер-министра Биньямина Нетаньяху это была сделка, от которой он не мог отказаться, не потому, что он этого хотел, а потому, что Трамп загнал его в угол.
Администрация Трампа дала понять, что Соединенные Штаты не будут бесконечно поддерживать кампанию Израиля. Трамп, который давно позиционирует себя как «завершителя», хотел заключить громкое соглашение до конца года, которое он мог бы преподнести как триумф великого переговорщика. Нетаньяху, ослабленный внутри страны и на международной арене после двух лет войны, не имел иного выбора, кроме как согласиться. Поставленные им военные цели представляются недостижимыми, его коалиция раскололась, а его моральный авторитет подмочен. Отказ от соглашения, одобренного Вашингтоном, отправил бы его в полную изоляцию.
Для ХАМАСа ситуация также изменилась до неузнаваемости. Заложники утратили свою сдерживающую силу. Международное возмущение, вызванное разрушением Газы и огромным числом погибших мирных жителей, сделало практически невозможным оправдать их дальнейшее удержание в плену. Даже среди сочувствующих за рубежом защита тактики удержания гражданских лиц стала неприемлемой. Ситуация выглядела катастрофически. Заложники больше не демонстрировали рычаг влияния или сопротивление — теперь они символизировали провальную стратегию.
Внутри Газы оперативная реальность была столь же мрачной. За два года войны командная структура группировки была разрушена, туннели обнаружены, а связи разорваны. Перемещение, обеспечение продовольствием и укрытие последних пленников в таких условиях стало практически невозможным. Перенаправление скудных ресурсов на обеспечение безопасности пленников, а также утечки разведывательной информации и недовольство местного населения превратили последних оставшихся заложников из актива в тикающую бомбу внутри собственной сети ХАМАСа.
Таким образом, их освобождение в рамках соглашения Трампа стало не жестом милосердия, а следствием отчаянного прагматического расчета. ХАМАС нужен был выход из ситуации, способ продемонстрировать рациональность и вернуть некоторый контроль над своей риторикой. Американская посредническая структура предоставила такую возможность, позволив ХАМАСу обменять обесцененный актив на важные тактические выгоды, включая освобождение сотен палестинских заключенных и столь необходимую гуманитарную паузу. Они могли представить освобождение как часть «мирного процесса», даже несмотря на то, что основной мотивацией было самосохранение.
Вот парадокс: те же заложники, которые когда-то связывали Израилю руки, стали ключом, позволившим Трампу заставить обе стороны сесть за стол переговоров. В этом смысле потеря ХАМАСом рычагов влияния привела к выгоде для Вашингтона. Соглашение, по крайней мере на его заключительном этапе, представляется прорывом и сближением позиций, вызванным истощением. Обе стороны оказались в безвыходном положении, одна — в военном, другая — в политическом, и обе нашли в Трампе фигуру, которая смогла превратить их слабость в свою победу.
Положение Нетаньяху особенно показательно. В течение двух лет он строил свою риторику вокруг обещания абсолютной победы: уничтожения ХАМАСа, спасения всех заложников и восстановления сдерживания. Ни одна из этих целей не была полностью достигнута. Его ультраправые партнеры по коалиции требовали эскалации, а не компромисса, но его генералы предупреждали, что военные достигли предела своих возможностей. Соединенные Штаты, незаменимый союзник Израиля, давали понять, что время истекло. В этих условиях сделка Трампа предлагала Нетаньяху способ выжить политически, если не победить стратегически.
Трамп, со своей стороны, демонстрирует картинку победы. Изображения заложников, выходящих из автобусов Красного Креста, телевизионные рукопожатия и триумфальные заявления о «мире через силу» идеально соответствуют его политической риторике. Но за театральностью скрывается реальность, более простая и мрачная: заложники были освобождены не потому, что кто-то победил, а потому, что все проиграли. Ситуация изменилась настолько резко, что моральная арифметика войны перестала иметь смысл.
В этом смысле освобождение заложников ХАМАСом можно рассматривать как наиболее точный показатель его поражения, не в традиционном военном смысле, а в сфере стратегии и восприятия. Когда ваш самый ценный актив становится слишком дорогостоящим, чтобы его удерживать, вы уже потеряли контроль над игрой. Та же логика может быть применима к Израилю: правительство, которое обещало уничтожить ХАМАС, оказывается в ситуации, когда оно ведет переговоры под давлением США и сталкивается с разочарованием общественности бесконечной войной.
Поэтому в данный момент речь идет не столько о искуплении, сколько о расплате. Война обнажила пределы силы, хрупкость идеологии и моральную пустоту, в которую погрузились обе стороны. ХАМАС неверно истолковал значение рычагов влияния, а Израиль — смысл победы. И заложники, некогда символы власти и боли, стали самым неопровержимым доказательством того, что в этой войне даже предполагаемые активы превращаются в пассивы.
План Трампа, по крайней мере на данный момент, дает время и попадает в заголовки новостей. Принесет ли он стабильность или просто перезапустит цикл, пока неясно. Но более глубокий урок сохраняет актуальность: в жестокой арифметике этого конфликта человеческие жизни были обменены на валюту, и обе стороны оказались банкротами. Надеюсь, что освобождение заложников сигнализирует об окончании войны. Более всего это показывает, что в погоне за господством и местью обе стороны утратили то, что, по их утверждениям, защищали: свою собственную человечность.
Times of Israel, перевод Ильи Амигуда
