В эти дни, когда вся Россия вспоминает августовский дефолт 1998 года, мне тоже есть, о чем вспомнить. Как говаривал мой земляк Кант, две вещи наполняют душу священным трепетом. Но мою душу наполняют трепетом не те две вещи, что душу Канта. Две вещи, наполняющие трепетом мою душу, произошли ровно двадцать лет назад, и я хотел бы отметить их юбилей этим мемуаром. Одна из двух вещей — приснопамятный дефолт, объявленный 17 августа 1998 года, а вторая — моя брит-мила, имевшая быть на следующий день.
О том, что еврей должен пройти обряд обрезания, я, советский школьник и пионер, узнал все-таки от еврея — из книги «Библия для верующих и неверующих» Мине́я Изра́илевича Губельма́на, известного широким массам как Емельян Ярославский. Будучи любопытным до всего религиозного подростком, я не мог утолить это любопытство иначе, как читая антирелигиозную литературу и вытягивая оттуда разные сведения о еврейских обрядах и обычаях. Прочтя о том, как праотец Авраам (тот ещё мракобес!) отрезал себе «крайнюю плоть», я побежал спрашивать у мамы, что это такое. Мама, воспитанная в религиозной семье из украинского местечка, конечно же объяснила мне, что «отрезают кусочек» — «откуда?» — «оттуда…» Но арест дяди за «троцкизм», война и гибель родных, оставшихся на Украине, «дело врачей», переезд в образцово-атеистическую Калининградскую область — все эти события как-то не способствовали еврейскому образу жизни, вследствие чего я не был обрезан на восьмой день после рождения, и лишь от Емельяна Ярославского узнал, что есть такой обряд. А поскольку Емельян Ярославский очень настойчиво утверждал, что бога нет, а я сильно подозревал, что на самом деле всё наоборот, и Б-г все-таки есть, а значит, пройти этот обряд, предписанный Б-гом, все-таки придется. Мысль о предстоящем рано или поздно обрезании очень пугала меня — я боялся боли, посещения зубного врача были самыми страшными испытаниями моей жизни — ведь тогда не было таких, как сегодня, эффективных обезболивающих, а бормашина крутилась медленно, долго терзая зубной нерв, и удаление зуба было более приемлемо, чем пломбирование…
Время шло, вместе с коммунистической идеологией развалился СССР, а я активно включился в еврейскую общественную жизнь, не имея при этом знака причастности к союзу со Всевышним. И когда я стал приезжать в Израиль, приходя на пляж и переодеваясь в мужской раздевалке, я чувствовал себя на Земле Обетованной безбилетным пассажиром в трамвае, куда зашли контролеры.
В 1998 в Калининград впервые приехал раввин. Ну, началось все с шабатов, но вскоре встал вопрос: а кто в общине нуждается в том, чтоб сделать обрезание? И тут я, как главный еврей Калининграда, не смог скрыть, что первый в очереди за билетом в завет праотца Авраама со Всевышним — я.
Делать обрезание приехал Шая Шафит, который, как мне было сказано, пользовался (и до сих пор пользуется) репутацией лучшего моэля в бывшем СССР. Реб Шая имел при себе несколько комплектов одноразовых инструментов для операции — смельчаков было несколько, но первым лечь на обеденный стол в квартире раввина надлежало, конечно же, мне. На меня надели наушники, включили бодрую хасидскую попсу в исполнении Авраама Фрида, чей сладкий голос должен был усилить радость приобщения к Завету и отвлечь от пугающих мыслей. Много позже я сообразил, что вступил в союз с Вездесущим, слушая песню реба Йом-Това Эрлиха про еврея-тракториста, который предпочёл смерть женитьбе на колхознице-нееврейке. Ну, что сказать о самой процедуре? Знаете, при нынешней анестезии удалять зуб — больнее, а ведь моэль и отмерял, и отрезал, и зашивал. Теперь уже на личном опыте я убедился, что мастерство Шаи Шафита заслуживает оценки «во-первых это красиво!» Моэль уведомил меня о разных этапах процесса заживания, но не зря он был передовиком своего производства — все показатели были достигнуты досрочно!
«Вам сейчас нужно посидеть часок, и вообще, ближайшие два-три дня старайтесь не быть на ногах» — напутствовал меня реб Шая Шафит. Какое там! Я вскочил со стола и побежал в банк. Именно в этот день на счёт еврейского общества поступило валютное пожертвование на некий еврейский проект, и нужно было бежать спасать деньги от обязательной продажи за стремительно обесценивающиеся рубли. Так что пока мое тело лежало на ставшем операционным обеденном столе, душа моя трепетала от двух вещей: от приближения ко Всевышнему и от тревоги за судьбу денег, и эту тревогу не мог унять никакой Авраам Фрид.
Поэтому, как говорится, «чтоб два раза не вставать», позвольте в честь юбилея двух исторических событий предложить тост: за крепость нашего союза со Всевышним, устойчивость курса рубля, за крепость и за устойчивость вообще!
