В театре Ленком состоялась премьера, которую можно назвать «антипремьерой». Потому, что это реконструкция, восстановление, воссоздание знаменитого спектакля Марка Захарова «Поминальная молитва» (1989) по пьесе Григория Горина, сделанной на основе прозы Шолом-Алейхема. Главная роль, Тевье-молочника, перешла от отца к сыну, от Евгения Леонова – к Андрею Леонову. А между 1989-м и 2021 годом пролегли, как вы понимаете, эпохи и эры...
Ту «Поминальную молитву» я видела дважды – с Евгением Леоновым и Владимиром Стекловым (он играл в очередь с Леоновым, сегодня в очереди Сергей Степанченко). И могу свидетельствовать, что декорации Олега Шейнциса, эта уникальная «симфония» из досок, и мизансцены Марка Захарова повторены цехами театра и режиссёром реконструкции Александром Лазаревым-младшим точно и тщательно. Но это, так сказать, плоть спектакля – душу спектакля повторить никак невозможно. Нынешняя «Поминальная молитва» – совершенно особенное предприятие.
Мечтатель, герой повести Достоевского «Белые ночи», обладал способностью исступлённо грезить. Гуляя по Петербургу, отмечал – вот здесь, именно возле этого дома, некогда я был в своих грёзах счастлив! Вот что-то такое – воспоминание о пригрезившемся когда-то счастье – есть в новой «Поминальной молитве». Ясно же, что зритель (и видевший, и не видевший старый спектакль) будет вглядываться в Андрея Леонова (кстати, участвовавшего в старом спектакле в роли писаря Феди) с невольной целью установить, насколько он похож на отца? И это – обстоятельство непреодолимой силы. Похож, похож, но не в этом дело. Андрей Леонов давно вырос в самостоятельного, примечательного артиста, и роль Тевье-молочника из деревни Анатовка позапрошлого века – его личное создание, хоть и существующее в облаке воспоминаний, в ауре игры отца. Отец – вообще ключевое слово и для прежнего спектакля, и для нынешнего. Тема отца волновала прежде всего и Марка Захарова, волновала сильно, лично, глубоко.
Тевье – отец пяти дочерей, преданный им, ответственный и заботливый, но жизнь опрокидывает его планы, всё идёт не так, всё неправильно, и смиренный хозяин семейства поставлен на грань бунта маленького отца против большого Отца, Господина миров, в которого верует буквально. Горечь этой истории такова, что справиться с ней можно только юмором – и драматург Горин щедро рассыпал по тексту юмористические блёстки, сверкающие остроумием афоризмы (вдобавок к замечательному юмору самого Шолом-Алейхема). И вот это героическое преодоление злосчастной участи – бойцовский юмор – Андрей Леонов сыграл отлично. Он в принципе прекрасно годен для комедии (и уже сыграл отца дочерей в сериале «Папины дочки»). Но здесь другой жанр, здесь – притча, и немало острых драматических моментов, когда надо просто молчать. И важно, о чём и чем, так сказать, артист молчит, важен его «багаж» (опыт прожитой и продуманной жизни). У Евгения Леонова был огромный багаж, у Андрея он поменьше, но есть. Поэтому роль так или иначе состоялась. Андрей Леонов мастерски шутит, но и молчит привлекательно.
Вторая по значению – еврейская тема – в спектакле 1989 года была трактована Захаровым совсем не этнографически, скорее философски. Евреи – это «другие», своеобразные люди, но прежде всего люди. В них нет ничего непонятного, странного, да вообще о каких странностях речь, если молочника Тевье играл Евгений Леонов, прямо еврей из евреев. Но если на момент 1989 года идиш-культура «галутных евреев» (евреев в изгнании, рассеянии) была далёким ретро, хотя её ещё многие помнили, то нынче это решительный антиквариат. Типажи Шолом-Алейхема ушли в прошлое, на идише мало кто говорит, остались лишь «словечки» вроде всем известных «лехаим» и «мазлтов». Поэтому еврейские «краски» в новой «Поминальной молитве» воспринимаются примерно как испанский колорит из Лопе де Веги – что-то выразительное, занимательное, театральное. В своих стилизованных чёрно-белых одеяниях эти евреи увлекательно пляшут, отчаянно смешно шутят, но сквозь театральный «еврейский маскарад» то и дело просвечивают вечные типы. Да, конкретные типажи Шолом-Алейхема ушли, а суть их человеческая – осталась.
В своё время меня просто поразил Александр Абдулов в образе афериста Менахем-Мендла, с его перчатками, болтающимися в рукавах на резинке, лихорадкой идиотического предпринимательства, жаждой жизни и неиссякаемым лукавством. В реконструкции Менахема играет Иван Агапов, задорно и вдохновенно, но Агапову, с его эксцентричностью, что называется, на роду написано играть чёртушку-проходимца, а назначить на эту роль Абдулова – было оригинальнейшим решением Марка Захарова. Чтобы делать такие нестандартные назначения, надо быть настоящим, большим режиссёром, а восстановление, конечно, идёт по принципу подобия – основной состав исполнителей напоминает прежних. Это не значит, что перед нами «театр теней». И жена Тевье – Голда (Олеся Железняк), и мясник Лейзер-Волф (Владимир Юматов), и урядник (Павел Капитонов, в очередь Виктор Раков), и плотник Степан (Станислав Житарев) – полноценные сценические образы. В ленкомовском броском эстрадном стиле просто воссоздавать – это одно, а создавать – это несколько другое.
Реконструкция захаровской «Поминальной молитвы» напомнила современному зрителю, что такое большая постановка на драматической сцене. Там, где задействованы все цеха, включая бутафорский, почти бездействующий во многих театрах (поскольку в спектаклях нет никаких предметов, а артисты с пустыми руками болтаются по авансцене и молотят текст). Помилуйте, в начале и конце представления там, в глубине, даже белая лошадь живая стоит и прилежно жуёт сено! Но искусные мизансцены, упругие ритмы, сложный свет и прочее служат главному: нам рассказывают о семье, где есть отец, преданный своим детям и отвечающий за жизнь. Повествуют о страстном чадолюбии и могучем терпении, о преодолении невзгод и об улыбке, освещающей самую неказистую жизнь...
Даже вспомнить о таком театре – приятно.
