Убежденный сионист из московской еврейской семьи, проживающий в Израиле почти 50 лет, рассказывает о редких фактах из истории древнего города и совсем немного о себе.
– Шмуэль, несмотря на всю опасность, в свое время вы переехали из Иерусалима в Хеврон. Считаете это своей миссией?
– Ответ очень короткий: да. Во-первых, от Г-спода Б-га не убежишь, а во-вторых, есть вещи, которые от нас иногда просто требуются. Это идеология. А именно — строительство еврейского Хеврона. Ну и еще: как художник я очень полюбил этот город. Он потрясающе красив, надо только хорошо знать его. И при том, что Хеврон не так известен, как Иерусалим, святее места в Израиле для меня нет.
– Вас называют хранителем Хеврона.
– Я живу в этом городе уже 35 лет и не знаю, кто меня так называет. (Улыбается.). В какой-то мере да, я способствовал сохранению наследия города: во-первых, живу здесь. Словосочетание «хранить Хеврон» и означает в первую очередь еврейское присутствие на этой территории. Во-вторых, много фотографировал город и его окрестности и был инициатором создания архива и музея. Сейчас евреи в Хевроне живут отдельными анклавами. Всего здесь около 100 семей, это примерно 1000 человек среди 200 000 арабского населения.
– Случалось вам попадать в теракты?
– Насколько я могу припомнить, дважды по мне стреляли, один раз по мне с детьми — оба раза очереди прошли мимо, но близко. Камни, бутылки с зажигательной смесью кидают постоянно. Мой младший сын в 12 лет играл на площадке возле дома, в него стреляли, пуля отрекошетила, и он был оцарапан. Но все дело в том, что здесь это не повод пропускать занятия, и на следующий день ребенок пошел в школу.
Террор здесь был всегда, но до соглашений в Осло мы жили более спокойно. А после них и террористы, и Израильский комитет по особым делам начали преследовать нас — тех, кто не принял договоренности о разделе Израиля. Жить стало сложно, но у меня было понимание, что если мы сломаемся и уедем из Хеврона и с территорий, то сионизм придется отложить лет на сто пятьдесят. Мы все это ощущали на себе, но выдержали. Два года просидели под обстрелами и остались.
– Правда, что вы живете в доме с кровавой историей — доме-цистерне?
- Дому, в котором я живу, более 150 лет. Одна из комнат высотой 4,5 метра в прошлом была цистерной для накопления воды, ее я использую под мастерскую, хранилище картин и библиотеку. Другие комнаты дома использовались для проживания, как и сейчас.
24 августа 1929 года в Хевроне был погром. В этом доме арабы вырезали семью. Отец семьи был врачом города, в тот день под предлогом оказания помощи роженице-арабке его и убедили открыть дверь… Доктора, его жену и старшую дочь зверски убили, двум младшим дочерям, пяти и трех лет, удалось спастись. Пятилетнюю дочь мать успела бросить в корзину с бельем, и та спряталась, а трехлетней девочке разбили череп, и она осталась калекой. Вот такая история.
– Вы пишите картины. Как приобщились к этому искусству?
– В старой московской квартире пятилетним ребенком лежал на полу и рисовал. Мой отец, он был преподавателем в Институте пищевой промышленности, приносил с работы бумаги и старые чертежи студентов, я на них и рисовал. Из нашей квартиры открывался прекрасный вид на набережную и Москву-реку— я рисовал город, трамваи, троллейбусы... Учился у знаменитого Юрия Злотникова, потом в художественной школе, сейчас учусь у себя и с картин других художников. В основном пишу города и пейзажи Израиля.
На экскурсии у могилы Рут и Ишая
– Вы упомянули о создании вами музея в Хевроне.
– Музей наследия Хеврона находится в здании бывшей больницы «Бейт-Хадаса». Здесь бесплатно лечили всех — арабов и евреев. Но в 1929 году, во время погрома, больница была разграблена, а доктор Бенцион Гершон, в доме которого я живу, и его семья, как я уже говорил, были зверски убиты. Всего тогда убили 67 евреев. Потом тут хотели построить еврейский квартал, но слушания по этому вопросу в БАГАЦе длились одиннадцать лет, и тогда, в 1979 году, группа из сорока евреек с детьми тайно проникла в здание больницы. Солдаты не посмели их прогнать. Женщины с детьми прожили здесь примерно год без водопровода, электричества и канализации. В мае 1980 года произошел еще один теракт — евреи пришли к «Бейт-Хадасе», чтобы произнести субботние благословения. Арабы открыли стрельбу: убили шестерых евреев, 16 ранили. Это заставило правительство объявить Хеврон открытым для еврейских поселенцев. Здание восстановили. В этом квартале поселилось несколько десятков еврейских семей. Теперь в «Бейт-Хадасе» Музей истории Хеврона. Я действительно был инициатором его создания и оформил залы фресками. Экспозиция получилась интересная, она включает этапы от приобретения здесь участка земли праотцом Авраамом, прихода в Хеврон еврейской общины, изгнанной из Испании в 1492 году, и до событий XX столетия — погрома 1929 года и возвращения в город еврейских поселенцев. Вот, собственно, и все про музей. Приезжайте, говорят он оставляет неизгладимое впечатление, впрочем, как и весь город…
– Как вы думаете, может Хеврон стать еврейским?
– В 1970 году я навряд ли поверил бы, что Союз развалится. В 1990 году я вряд ли поверил бы, что будет российско-украинская война. Всё возможно. Давайте скажем так: Г-сподь лепит историю, но для этого ему нужна глина. Мы — та самая глина.
Справка
Шмуэль Мушник родился в 1955 году в Москве. В 1970-м с семьей репатриировался в Израиль. Художник, общественный деятель, гид, писатель. С 1984 года живет в городе Хевроне. Занимается общественной деятельностью правопоселенческого толка. Имеет звание раввина.
