Последние избирательные циклы показывают, что большинство израильских евреев хотят жить в еврейском государстве. Они неоднократно голосовали за партии, поддерживающие традиционный иудаизм в той или иной форме. Однако демонстрации последних месяцев против предложенных реформ, подчиняющих судебную власть законодательной, показывают, что большинство израильских евреев также хотят жить в демократическом государстве. Они не будут ставить свои жизни на кон ради диктатора.
Проблема в том, что течения иудаизма, которые большинство израильтян признают легитимными и за которые они голосовали — традиционализм мизрахи, мессианский сионизм и ультраортодоксия — в лучшем случае амбивалентно относятся к демократии, в худшем — отрицательно.
Крайние формы иудаизма считаются аутентичными.
Как мы дошли до того, что большинство израильтян считают наиболее экстремальные, часто авторитарные, расистские и ксенофобские формы иудаизма наиболее аутентичными, и что мы можем с этим сделать?
Сионизм является плодом двух европейских революций — Просвещения и Эмансипации. Просвещение — это интеллектуальное движение XVII века, которое поставило человеческий разум в центр веры и практики. Эмансипация — это политическое движение XVIII века, которое предложило гражданство всем жителям вновь созданных национальных государств, независимо от конфессиональной принадлежности.
Это бросило вызов двум столпам досовременной еврейской идентичности — религии и политике. В Средневековье евреи жили отдельными общинами, управляемыми раввинским законом, которые подчинялись местным правителям как коллектив, а не как отдельные люди.
«Разум эпохи Просвещения» бросил вызов еврейской религиозной вере и практике, а «политика эмансипации» позволила евреям покинуть свои небольшие общины, независимо от того, желали ли они идентифицировать себя как евреи, и стать гражданами больших государств, в которых они жили.
На эти революции было три основных ответа.
Первый ответ: либеральная еврейская религия, которая приняла условия эмансипации, чтобы евреи могли стать гражданами национальных государств. С этой целью реформистский, консервативный и, в некоторой степени, современный ортодоксальный иудаизм ответили на требования разума эпохи Просвещения корректировкой еврейской веры и практики, каждый по-своему.
Второй ответ: ультраортодоксия, которая отвергла условия обеих революций и стремилась изолировать евреев и иудаизм от современных влияний.
Третий ответ: сионизм, который отверг условия эмансипации, полагая, что европейские и другие западные общества никогда полностью не примут евреев. Светский сионизм также воспринял критику религии эпохи Просвещения, которую он стремился заменить новой национальной еврейской культурой, основанной на гуманизме.
ПОСЛЕ уничтожения европейского еврейства те, кто придерживался первого ответа, оказались в основном в Северной Америке; те, кто следовал второму и третьему, в основном оказались в новом государстве Израиль. В то время как либеральные североамериканские евреи интерпретировали еврейскую жизнь в соответствии с демократическими ценностями, которые они нашли в США и Канаде, ультраортодоксальные и сионистские евреи, как светские, так и религиозные, слишком часто вступали в сговор с целью делегитимизации своих собратьев из диаспоры, отказывая им в полном признании.
Именно так Израиль пришел к тому, чтобы отказать в полной религиозной свободе, фундаментальном демократическом праве, большинству членов крупнейшей еврейской общины за пределами Израиля, даже когда он искал их финансовой и политической поддержки.
К ультраортодоксам и сионистам в Израиле со временем присоединились евреи из Северной Африки и с Ближнего Востока, чья еврейская идентичность не испытала влияния Просвещения и Эмансипации, которые были европейскими явлениями, а позже — евреи из бывшего Советского Союза, которые жили в условиях тоталитаризма и мало что знали о еврейской религии.
Ни один из этих крупных избирательных блоков не имеет исторического опыта общения с демократическими ценностями или сильной приверженности им. Подавляющее большинство тех, кто протестует против судебных реформ, представляют светские, культурные и гуманистические слои израильского общества.
Они протестуют во имя демократических ценностей, даже если они не поддерживают фундаментальный демократический принцип религиозного плюрализма для евреев. Однако они не протестуют во имя еврейских ценностей, потому что они все более невнятно объясняют, чем их еврейский секуляризм отличается от их демократического либерализма.
Израильские еврейские секуляристы склонны уступать иудаизм ортодоксам. Однако, поскольку мессианский сионизм и ультраортодоксия взяли верх над израильской еврейской религией, сотрудничая с крайними ультранационалистами, которые пропагандируют расизм и ксенофобию, левоцентристские еврейские секуляристы говорят себе: «Если это и есть подлинный иудаизм, то я не хочу к нему принадлежать».
С другой стороны, те, кто поддерживает судебные реформы, представляют те слои израильского общества, которые либо вообще выступают против Просвещения вместе с демократическими ценностями, которые оно породило, либо те, чьи интерпретации иудаизма никогда полностью не учитывали идеи Просвещения.
Отвержение с обеих сторон
В отличие от них, реформистские, консервативные и, в некоторой степени, современные ортодоксальные евреи в Северной Америке, а также небольшой контингент в Израиле, на протяжении почти двух столетий строго придерживались иудаизма с демократическими ценностями. Однако, в силу их предполагаемой неаутентичности, разговор о демократии и иудаизме в Израиле имеет тенденцию исключать их.
К сожалению, это неприятие не является улицей с односторонним движением. Североамериканские реформистские, консервативные и, в меньшей степени, современные ортодоксальные евреи исторически неоднозначно относятся к сионизму, понимаемому как политическое самоопределение еврейского народа на родине предков. Они предпочитают верить, что Соединенные Штаты и Канада примут евреев так, как это в конечном итоге не сделала просвещенная и эмансипированная Европа.
Эти общины очень часто так же пренебрежительно относятся к израильским еврейским секуляристам, как последние к реформистскому и консервативному иудаизму, и не поощряют свою молодежь принимать вызовы, связанные с построением еврейского общества на земле Израиля. Вместо этого они склонны преподавать идеализированную версию Израиля, которая слишком часто оставляет молодых людей разочарованными, когда они сталкиваются с суровыми сложностями еврейского государства.
Соедините это с отсутствием знакомства с палестинским нарративом или с академическими аргументами о сионизме как форме поселенческого колониализма, и мы сможем понять, почему многие из этих молодых людей чувствуют отчуждение от самой идеи Израиля как еврейского и демократического государства.
Хотя североамериканские либеральные еврейские деноминации могут быть более внятными, чем израильские секуляристы, в том, как еврейские источники выражают демократические ценности, они, похоже, менее эффективны в передаче этих интерпретаций иудаизма от поколения к поколению. Это может быть связано, по крайней мере, частично, с их сомнениями относительно той самой политической структуры, которая способна взращивать и поддерживать эти интерпретации через финансируемые государством образовательные и культурные учреждения — государство Израиль.
Короче говоря, те интерпретации иудаизма, которые вписываются в современность и стремятся развивать демократические ценности как выражение, а не антитезу еврейской жизни, нуждаются друг в друге сейчас больше, чем когда-либо. К ним относится широкий идеологический мейнстрим еврейской жизни, в отличие от крайностей — светского израильского культурного гуманизма, реформистского и консервативного иудаизма, либеральных крыльев современной ортодоксии и религиозного сионизма.
Сейчас, когда мы отмечаем 75-ю годовщину независимости Израиля, пришло время отказаться от старого соперничества, чтобы предложить интерпретацию иудаизма, совместимую с демократией, чтобы в следующий раз, когда израильские избиратели придут на выборы, они могли проголосовать за еврейское и демократическое государство, а не за ложный выбор одного или другого.
Jerusalem Post, перевод Якова Скворцова
