Четверть всей мировой еврейской популяции — выходцы из бывшего Советского Союза и их недавние потомки. Станет ли русский язык новым главным языком еврейства? Об этом размышляет Тим Ледер, корреспондент Jüdische Allgemeine.
Недавно Марк Давид прилетел из Тель-Авива в Нью-Йорк. Раз в год он навещает родной город, где живут его родители. На этот раз он путешествовал со своей женой Юлией. После их приезда супружескую пару забрал отец Марка, и они поехали к нему домой, в квартиру в Манхэттен. Сразу после этого они собрались вместе пообедать в знаменитой закусочной Katz’s Delicatessen.
Пожилой официант, обслуживавший их, показался Марку чем-то знакомым. «Он наверняка из Израиля», — сказал Марк жене. «Или итальянец», — предположила она. Когда мужчина что-то объяснил гостю по-русски, оба удивились. «Вы из бывшего СССР?» — обратилась к нему Юля. Тут же завязался разговор, и оба заговорили между собой так, словно были знакомы друг с другом много лет. «Его зовут Олег Леви, и он родом из Черновцов, — пояснила Юля, — мои бабушки и дедушки тоже оттуда».
Самое интересное в этом разговоре заключалось в том, что через русский язык у обоих установилась связь с их еврейским происхождением, и эта ситуация вызывала какое-то знакомое чувство. Некоторым она напомнить, как это было раньше, когда lingua franca (языком международного общения) еврейской диаспоры был идиш. С идишем еврей мог раньше без проблем сориентироваться практически в любой стране. Для большинства из 18 миллионов евреев, живших во всем мире до Шоа, идиш был родным языком. Но он был чем-то еще большим: образом жизни, связанным с языком, культурой, кулинарным искусством, а также эмоциональной привязанностью и еврейским самосознанием.
Холокост разрушил бóльшую часть этой культуры. Но еще в начале 20 века началось отторжение идиша сионистским движением, стремившимся заменить его на иврит как единственный язык евреев в Палестине. Цель состояла в том, чтобы создать объединяющую идентичность. Идиш ассоциировался со «слабыми» евреями из гетто Европы; иврит, напротив, должен был стать языком гордого и воинственного, «мускулистого» еврея.
В США, особенно на Нижнем Ист-Сайде в Нью-Йорке, идиш был еще долго жив, не затронутый Холокостом, поэтому он практически не исчезал полностью из-за ассимиляции вплоть до начала 21 века. Однако в Израиле идиш все сильнее терял популярность. За исключением некоторых пожилых людей, сегодня только ашкеназские ортодоксальные евреи говорят на идише. Они считают иврит священным языком, предназначенным для молитвы и религиозной учебы. Некоторым это напоминает то, что было раньше, когда идиш был lingua franca еврейской диаспоры.
«Русский — это идиш сегодня, язык еврейской диаспоры», — заявил недавно профессор Давид Шнеер, заведующий кафедрой еврейской истории университета Колорадо в интервью израильской ежедневной газете «Гаарец». Если в 1900 году в границах Российской империи проживало более пяти миллионов евреев, то в 2019 году за пределами бывшего Советского Союза проживает в четыре раза больше русскоязычных евреев, чем в его пределах. В еврейских общинах США и Канады почти четверть популяции имеет российское происхождения, в Израиле — 18 процентов, а в Германии — почти 80 процентов. Общий язык выживает в эмиграции еще и потому, что он является способом поддерживать связь с еврейством. «Русские евреи говорят со своими детьми по-русски, потому что этим они хотят передать отношения со страной происхождения. И ещё русский язык — это язык, который связывает их с еврейством», — говорит Шнеер о русских евреях.
Пока семья Давида пробовала деликатесы Каца, они снова и снова перекидывались словами с Олегом Леви. Он приехал в США с Украины еще в 70-х годах. С самого начала он жил на Брайтон-бич. «Нас русский язык связывает с еврейством, — говорит Олег, — особенно в таких странах, как США, а также в Германии и Израиле, где тоже живет часть моей семьи, и где нас, русских, считают в недостаточной степени евреями. Советский Союз отторгал нас как евреев, а здесь нас считают русскими», — с некоторой досадой бросил Олег Леви: «важно лишь то, что чувствуешь в сердце».
Большинство приехавших в 70-80-е годы почти не говорили на идиш, а из-за коммунистического воспитания утратили и религиозность. Кошерная пища была им столь же неинтересна, как и посещение синагоги или еврейских организаций. «Этот последний момент важен», — добавила Юлия во время занимательной дискуссии. Она занимает должность советника по культуре в российском посольстве в Тель-Авиве. «Не важно, в каком изгнании людям из бывшего Советского Союза пришлось строить новую жизнь. Члены русскоязычных еврейских общин не видят проблемы в том, чтобы оставаться евреями, не будучи религиозными. Для них их язык — ключ к русско-еврейской культуре».
Юлия приехала в Израиль ребенком в начале 90-х годов с родителями. Антисемитские настроения на родине были одним из мотивов эмиграции семьи. «Несмотря на неприязнь, которую мы часто испытывали, будучи евреями, у нас сохранилась сильная связь с культурой нашей бывшей родины, и поэтому для нас, конечно же, вполне нормально передавать ее нашим потомкам», — объясняет она. Юлия считает, что еще слишком рано сравнивать влияние евреев из бывшего СССР на американскую культуру с вкладом говоривших на идиш иммигрантов, приехавших более 100 лет назад: «Это связано прежде всего с тем, что контекст в обществах, из которых они вышли и в которые они пришли, слишком разный, — считает она. — Идиш оказал огромное влияние на американскую культуру, потому что он был представлен на телевидении, в литературе и в кино». Со временем русский вполне мог пойти по пути идиша.
Когда Марк Давид и его семья покидают Katz’s Delicatessen, Олег Леви прощается на смеси русского и идиша: «Do svidanja, зайт же мир гезунт!»
Перевод с немецкого Виктора Шапиро
