Вопреки распространенному мнению, интерес к иудаизму в том или ином виде широко распространен среди иммигрантов из бывшего Советского Союза в Израиле. Недавно открывшаяся синагога в «гламурном» районе Тель-Авива Сарона рассчитывает привлечь наиболее преуспевающих из них.
Канун Рош а-Шана. Здание в центре Тель-Авива, построенное в 19 веке темплерами, протестантской сектой из Германии. Прохожий, заглянувший в окно, обнаружит, что помещение полностью заполнено. И, в отличие от мест по соседству, здесь не жарят гамбургеры и не торгуют модной одеждой. На столах разложены молитвенники-билингвы, где ивритский текст сопровожден русским переводом. Молодежь, а также несколько иммигрантов-ветеранов толпятся в общинном центре и молитвенном доме, открытом в конце августа раввином Йосефом Херсонским. Добро пожаловать в новую синагогу для русскоговорящих.
Jewish Point — так называется конгрегация. Молящиеся здесь, большинство из которых репатриировались в Израиль в последние несколько лет, получили знания об иудаизме в основном в организациях, обслуживающих постсоветское пространство. В детстве в России их отправляли в еврейские летние и зимние лагеря, и они чувствовали себя частью большой престижной общины. Любопытно, что многие из них говорят, что утратили это чувство, когда иммигрировали в Израиль. Jewish Point позволяет им снова почувствовать себя дома, как объяснили мне две молодые женщины — одна с рыжими косами, другая в традиционном головном уборе — нарезая сыр и накрывая на стол перед трапезой для congregation’s “members, как говорит Херсонский, используя английское выражение.
Его амбиции отнюдь не ограничиваются привлечением молодежи, недавно прибывшей в Израиль. На церемонии открытия синагоги несколько недель назад присутствовали бизнесмены, адвокаты, дизайнеры и множество медийных личностей, хорошо известных в русскоязычной общине страны. Планируется, что небольшое стильное здание будет работать практически круглосуточно: утром — курсы для пожилых людей и коворкинг, после уроков — занятия для детей, вечером — лекции и вечеринки, а между ними — молитвенные службы и занятия по иудаизму. Соответствующий всем требованиям ортодоксии общинный центр является самоокупаемым за счет краудфандинговых кампаний, членских взносов, а иногда и продажи билетов на мероприятия.
Естественная элегантность темплерского здания усиливается мебелью, которая наводит на мысли о щедром бюджете. Но забота о дизайне помещения не затмевает работы в виртуальной сфере: хорошо продуманный, незагроможденный веб-сайт, активные аккаунты в Facebook и Instagram, канал в Telegram, мемы, видеоклипы и тщательно отредактированные фотографии. Идеология общины — модный иудаизм, который интересно практиковать и в современном русском стиле. Иудаизм, способный привлечь всех прихожан, включая состоятельных людей. «Солидный Господь для солидных господ», — могут сказать циники, цитируя культовую книгу Пелевина.
Херсонский, которому скоро исполнится 44 года и который репатриировался в Израиль из Украины подростком в начале 90-х годов, а четыре года назад совершил «вторую алию», проведя около двух десятилетий в Москве, знает о критике своего проекта и готов дать на нее ответы. Его рабочая модель основана на многолетней работе с российскими еврейскими общинами, и он считает, что она будет эффективна и в Израиле.
«Для меня важно прояснить, почему я работаю со сливками общины, — говорит он во время нашей встречи, на которую пришел в клетчатой рубашке и рваных джинсах. — Первая причина, если быть откровенным, заключается в том, что это интереснее, а я считаю, что человек должен заниматься тем, что он любит. Вторая причина состоит в следующем: в Москве я видел, что еврейские общины и организации азартно играли на слабых группах населения. Они привлекали людей продуктовыми наборами и бесплатными летними лагерями, и так быстро достигали большого количества людей. При такой модели вы получаете массовую группу, но это слабая масса. Это возможно, только если за вами стоят магнаты, вроде Романа Абрамовича или Льва Леваева. В Москве я решил поступить наоборот: сначала собрать сильных, а потом помочь слабым, и я продолжил применять эту модель здесь».
В канун Рош а-Шана Херсонский встречает прихожан в малиновой кипе на голове, которую он позже меняет на шляпу с загнутыми кверху полями, что придает ему вид героя русской литературы XIX века, возможно, гоголевского Чичикова, скупщика мертвых душ. Между молитвами Херсонский дает пояснения и произносит короткие проповеди, приправленные новейшим жаргоном и ссылками на российские фильмы.
Он не перестает называть свою жену Машу Хлоповскую «любимой». Она имеет степень магистра в области нейробиологии, и Херсонский представляет ее как «не ребецин», подчеркивая, что она радикальная феминистка. Они познакомились в общине, которую Херсонский возглавлял в Москве; она на 14 лет моложе своего мужа, для которого это второй брак. По ее словам, за пределами синагоги ее можно встретить в джинсах и без головного убора. Тем не менее, во время молитвы мехица в шуле ее мужа остается нетронутой, а после нее вино во дворе разливают только раввин и еще двое «настоящих» евреев, чтобы предотвратить любую нечистоту. Херсонский принадлежит к Хабаду, где галаха есть галаха.
Свиток Торы в маленькой синагоге взят в аренду. Херсонский намерен собрать средства на новый с помощью технологии блокчейн. На женской половине становится понятно, что большинство присутствующих не знакомы с молитвенником ни на иврите, ни на русском, и не знают, как себя вести: когда встать, когда сесть, когда сказать «Амен». Херсонский направляет молящихся к нужной странице и в одной из инструктивных пауз мягко замечает молодой женщине, что телефон лучше держать подальше от глаз. Когда жена раввина зажгла свечи перед началом праздника, одна из женщин скрестила руки в христианском молитвенном жесте. И все же главное — это намерения.
«В России я вела насыщенную еврейскую жизнь, а теперь приехала в страну, где я никого не знаю, — говорит Юлия, молодая женщина с рыжими косами, уроженка Новосибирска. — В такой ситуации приходится либо отказываться от религии, либо искать такую общину, как эта».
Многие из молодых русскоязычных репатриантов последних лет поймут, что она имеет в виду. В отличие от тех, кто приехал с большой волной 1990-х годов, переместившись прямо из Советского Союза в неизвестную страну и в традицию, которая была почти полностью забыта за годы советского режима, многие из тех, кто приехал в последние два десятилетия, прошли путь от летнего лагеря до регулярного посещения синагоги еще в России. Они привыкли воспринимать иудаизм и еврейскую традицию как источник гордости. По иронии судьбы, в Израиле многие из них оказались отрезанными от еврейской среды, к которой они привыкли.
«В Тель-Авиве не было ничего на русском языке, — говорит Ханна, молодая женщина, иммигрировавшая с Украины. — Допустим, я хожу в обычную синагогу, а как же трапеза? На трапезу все возвращаются к себе домой. Я новая иммигрантка, одна в стране. Куда я пойду?»
«Московский формат сохранения традиции в сочетании со светским образом жизни мне подошел, — говорит Эмма, которая переехала в Израиль год назад. — Я бы хотела продолжить его здесь, но вариантов не так много. Либо обычная синагога, либо это место. Это, пожалуй, единственное место, где я, как человек, проживший в Израиле год, могу и помолиться, и чему-то научиться». «Здесь легкая атмосфера», — добавляет ее партнер Иван.
В детстве в России они ездили в еврейские лагеря и чувствовали себя частью большой престижной общины. Забавно, но многие из них говорят, что утратили это чувство, когда приехали в Израиль. Jewish Point помогает им снова почувствовать себя дома.
«Здесь такая непосредственная атмосфера, что я забыла, что иду в синагогу, — говорит Марина, которая находится в Израиле дольше. — По ошибке я надела брюки».
Большинство иммигрантов 1990-х годов приехали в Израиль с нулевыми или рудиментарными знаниями о еврейской традиции. Некоторые из них открыли для себя иудаизм здесь или во время подготовки к алие. Другие хранили слабые воспоминания о доме своих бабушек и дедушек или же изредка ходили в синагогу в своем родном городе, где было принято брать мацу на Песах. В Израиле необходимость создания библиотеки с книгами на русском языке, культурного центра или продуктового магазина, где продавались бы привычные продукты питания, представлялась гораздо более насущной, чем желание связаться со своими корнями или посещать синагогу.
За три десятилетия, прошедшие с начала волны иммиграции, сопровождавшей распад Советского Союза, многое изменилось. Хотя твердое ядро русскоязычных в Израиле было и остается светским, процессы движения к религии имели место. В начале 1990-х годов движение «Маханаим» являлось основным каналом распространения знаний об иудаизме среди русскоязычных. Синагога этого движения, основанная в городе Маале-Адумим на Западном берегу реки Иордан, действует до сих пор.
С тех пор были созданы новые общины русскоязычных, как религиозно-сионистские, так и харедимные. Некоторые религиозные русскоязычные стали поселенцами. Действуют также другие инициативы правого толка, призванные приблизить русскоязычных к иудаизму (например, «Место встречи», которое организует, помимо прочего, посещение Храмовой горы). Либеральный иудаизм также нашел путь к сердцам русскоязычных. Сегодня в Израиле действуют две реформистские общины русскоязычных — в Рамат-Гане и в Хайфе.
«Если в 1990-х годах около 95% иммигрантов из бывшего Советского Союза называли себя светскими, то опросы, проведенные в начале 2000-х, показали, что менее 30% объявили себя таковыми, — говорит д-р Юлия Лернер, антрополог из Университета им. Бен-Гуриона в Негеве, изучающая религиозные течения среди русскоязычных в Израиле. Опрос, проведенный в 2010 году социологами Ларисой Ременник и Анной Прашицкой из Бар-Иланского университета, показал, что около трети русскоязычных относят себя к атеистам или агностикам, еще треть — к верующим, но не обязательно строго соблюдающим евреям, 20% говорят, что верят, но не придерживаются определенной религии, 9% относят себя к ортодоксальным евреям и 6% — к христианам.
«Среди русскоязычных встречаются очень разнообразные виды религиозности, — отмечает Лернер, — от харедим и религиозных сионистов до мессианских и евангельско-христианских сект. Многие из этих течений основаны на нью-эйджевских концепциях культуры "саморазвития" и культивирования определенного образа жизни. Сегодня люди говорят о приближении к религии с точки зрения поиска счастья, самопознания, развития личности — но на русскоязычных это оказывает особое влияние. Для них это новый западный язык».
Проект Херсонского направлен, прежде всего, именно на тех, кто без колебаний относит себя к светским. Как сказал в телефонном разговоре Олег Ульянский, консультант по диджитал-маркетингу, который помогал Херсонскому: «Все знают, что я атеист. Я вообще не хожу в синагогу. Если есть кошерный ресторан и некошерный, я всегда выберу некошерный, потому что мы должны поддерживать и их. Но я думаю, что синагога в той или иной степени нужна каждому еврею, даже если он в нее не ходит. Синагога нужна человеку несколько раз в жизни: обрезание, бар-мицва, свадьба, смерть. Людям нужна традиция».
В Советском Союзе люди жили без этой традиции, и все было хорошо.
«Моему отцу даже не сделали обрезание, но в наш дом в Донецке приходили только евреи. Это было удивительно. И мы говорили на еврейские темы и о еврейских книгах. Это была очень необычная ситуация, сложившаяся в Советском Союзе, когда тебе постоянно напоминали, что ты еврей. И кроме того, у нас была традиция, в конце концов, советская традиция. Знаете, мы праздновали Новый год, но есть много искусственного в том, чтобы отмечать его здесь — от погоды до атмосферы на улице».
Суть месседжа Херсонского — модный иудаизм, который приятно практиковать и в современном русском стиле. Иудаизм, который способен привлечь всех членов общины, включая состоятельных людей.
Ульянский говорит, что не собирается посещать синагогу Херсонского как молельный дом, но также не исключает возможности, что будет приходить туда на лекции или вечеринки. «Я уже был на одной лекции, но мне надоело, что Йоси настаивает, чтобы все носили кипу. К чему это? Кто-то умер? Последний раз я надевал кипу на похоронах».
Йосеф Херсонский родился в 1977 году в Днепропетровске в смешанной семье: отец-еврей с корнями в Жмеринке и русская мать из Сибири. «Когда я рос, у меня не было определенной позиции или идентичности, — говорит он. — Моя мать вообще-то в большей степени была связана с религией. Ее родители — старообрядцы, поэтому в их семье было много “проеврейского христианства”. Например, была колыбельная песня: “Дождик, дождик, уходи, мы пойдем к реке Иордан”. Были моменты, когда моя мама была главным евреем в семье. Когда мой отец, уже в Израиле, хотел есть сало, она говорила ему: "Мы что, приехали сюда, чтобы есть свинину?"».
Путь юного Йосефа к иудаизму начался еще до иммиграции семьи в 1990 году: «Когда мне было 13 лет, отец впервые привел меня в синагогу. Это было волшебно для меня. Я никогда не был забитым еврейским мальчиком. Большинство моих друзей не были евреями. Я не был несчастным. Но в синагоге я вдруг почувствовал себя как дома, все меня устраивало. Там был шалиах [эмиссар], посланный Любавичским Ребе, и там были студенты ешивы из США, и это было просто невероятно — они были такие улыбчивые и открытые. Сегодня я понимаю, что они были американцами, а мы — битыми советскими людьми. Так что это был просто праздник жизни».
Херсонский часто прогуливал школу, чтобы помолиться. «Для меня это было просто волшебно. Очень скоро я начал носить кипу, которую снимал только в школе, потому что боялся». Ему сделали обрезание в летнем лагере Хабада без согласия родителей. Когда семья переехала в Израиль, он учился в ешиве в Кфар-Хабаде, прошел формальный гиюр и даже ездил к Ребе Менахему Мендлу Шнеерсону во время последних осенних праздников при его жизни, в 1993 году. Это был опыт, который он описывает как сочетание мистики и психиатрии: «Там был "драйв" — при всей разнице — как на стадионах, где люди салютовали Гитлеру».
После окончания учебы в ешиве он отправился в качестве шалиаха Хабада на Украину, где служил помощником раввина Одессы, продолжил обучение на раввина в Бруклине на Истерн Парквей, 77, вернулся в Израиль — и оказался в военной тюрьме, обвиненный в уклонении от призыва. В конце концов, его призвали в военно-воздушные силы, а после демобилизации в 2002 году Хабад направил его в качестве шалиаха в Москву, где он оставался в течение многих лет.
«Я не хотел уезжать из Израиля, потому что я сионист, — говорит Герсонский. — Но как раввин я зарабатывал в Израиле 3-5 тысяч шекелей в месяц [около 750-1250 долларов], и я не знал, как можно прожить на эти деньги. А для меня важно жить хорошо. В России мне предложили 3 000 долларов в месяц. О таких деньгах я даже не мечтал. Мне даже не удалось истратить всю свою первую зарплату».
— Что вы обнаружили, когда спустя годы вернулись в Израиль?
— Израиль с тех пор изменился к лучшему, но во многих смыслах мне и сегодня здесь тяжело. Менталитет там больше подходит мне. Архитектура тоже. Размеры рынка там, где можно заработать те же деньги с меньшими усилиями, более обширны. Климат там мне тоже больше подходит. В каком-то смысле, я думаю, израильтяне перестали быть сабрами. Русские — это новые сабры: колючие и неулыбчивые внешне, но полные души, когда открываются. Сабры же наоборот: внешне очень позитивные, а внутри... Мне очень тяжело из-за замкнутости, страхов. Они боятся и действительно очень закрыты.
— А в Москве вы почувствовали открытость?
— В начале 2000-х годов Москва совершила огромный скачок. Мы, израильтяне, привыкли приезжать в Россию и Украину как граждане страны первого мира в страны третьего мира — экономически, технологически, морально. Но все изменилось настолько резко, что сегодня, несмотря на то, что Россия уже много лет находится на спаде, во многих сферах она опережает Израиль на несколько голов, если не на много лиг. Несмотря на "нацию стартапов". В Москве невероятное количество талантливых людей, которые постоянно стремятся к совершенствованию. Их мир не закрыт: Там рады каждому, у кого есть голова на плечах. В Москве люди учатся друг у друга. Застой отбрасывает вас назад, поэтому я поддерживаю связь с людьми оттуда.
Как финансируется новая синагога? При всем уважении к краудфандингу, аренда в элитном районе Сарона, тем более такого здания, требует наличия спонсоров с большими карманами. По словам Херсонского, 10 процентов бюджета синагоги поступает от израильского миллиардера грузинского происхождения Михаила Мирилашвили. Еще 12 процентов поступает от человека, имя которого Херсонский отказывается разглашать.
— Есть ли люди, у которых вы отказались бы принять пожертвование из-за характера их деятельности?
— Конечно. Если ясно, что деньги нажиты преступным путем или если пожертвование отдалит Jewish Point от нашей концепции.
— Но вами движет принцип: если вы не знаете, что деньги добыты путем преступления, вы не будете задавать лишних вопросов?
— Однажды я услышал от одного еврейского активиста нечто, что тогда показалось мне спорным, но чем больше проходит времени, тем более правильным оно мне кажется. Он сказал, что когда грязные деньги идут на благотворительность, они становятся чистыми. Эти деньги кормят нуждающихся людей, дают образование еврейским детям, и это делает честными и деньги, и того, кто их дал.
Слово "отмывание" я употребляю не в сатирическом смысле. Это действительно отмывание денег. Мне однажды было сделано предложение, которое могло решить все мои финансовые трудности, но я отказался, потому что сотрудничество с этим человеком заставило бы меня долго убеждать людей с самоуважением и моральными ценностями, в том, что эти деньги следует принять.
Херсонский покинул Россию при драматических обстоятельствах. В 2017 году он был выслан из страны. Двумя годами ранее он был задержан для допроса и отпущен, одержал победу по нескольким судебным искам, поданных против него и возглавляемой им общины, и в итоге ему был запрещен въезд в Россию. Сначала он подумывал подать апелляцию, но в конце концов отказался от этой идеи, получив недвусмысленный намек на этот счет от одного из высокопоставленных деятелей Хабада в стране.
Херсонский не получил поддержки от Хабада, и разрыв с движением только усугубился, когда он вернулся в Израиль. Он рассказывает, что когда он предложил свои услуги шалиаху Хабада в Тель-Авиве, то получил отказ. «В Тель-Авиве нет русских», — сказали ему.
Jewish Point стремится доказать обратное.
Йосеф Херсонский оплакивает Москву, которую он потерял, но говорит, что этой Москвы больше не существует. Он критически относится к Израилю и благословляет тот факт, что вернулся в него, но не исключает возможности, что еще через несколько лет он окажется в другой еврейской точке.
Лиза Розовская, Haaretz, перевод Ильи Амигуда
