В бурной жизни великого композитора Арнольда Шёнберга были два примечательных эпизода, и оба довольно скупо освещаются в биографических источниках.
Один имел место в 1898 году, когда 24-летний Шёнберг принял лютеранство. Это событие по-разному интерпретируется: одни авторы полагают, что композитор отчасти желал укрепить связь с западной культурной традицией, а отчасти решил так себя защитить в условиях возрождающегося антисемитизма.
И в самом деле, композитор всегда тяготел к западной музыкальной культуре. Да и после избрания в 1895 г. мэром Вены ярого антисемита Карла Люгера, в 1898 г. крещения венских евреев достигло своего пика за последние полвека; в той же церкви, что и Шёнберг, крестились его будущая жена и его ближайший друг с женой.
Другие авторы прямо считают, что это был чисто карьерный шаг, не связанный ни с какими духовными аспектами. И действительно, о сильном христианском влиянии говорить сложно, поскольку Шёнберг потом написал единственное, хоровое, произведение на христианскую тему – «Мир на земле» на стихи швейцарского христианского поэта К.-Ф.Майера – и не оставил насчет своего обращения никаких теплых воспоминаний. А кто-то прямо пишет, что причины обращения Шёнберга в лютеранство неизвестны.
В начале 1930-х гг., как известно, обстановка в Германии стала резко меняться. 1 марта 1933 г. на сессии Берлинской академии искусств ее президент Мак фон Шиллинг объявил, что наступил день, когда надо разрушить «еврейское влияние» в Академии.
Профессор Шёнберг встал и заявил, что никогда не оставался там, где он нежелателен, после чего вышел из зала. В мае Шёнберг получил официальное извещение о «приостановке» членства в Академии, а через несколько месяцев был исключен «в соответствии с Законом о восстановлении профессиональной гражданской службы», согласно которому неарийцы изгонялись с государственных должностей. Но к тому времени Шёнберг он уже уехал в Париж женой и трехлетней дочерью.
И вот тогда произошло второе знаменательное событие. 24 июля 1933 г., в Париже, Шёнберг официально вернулся в лоно иудаизма. Об этом важном эпизоде известно не намного больше, чем о первом. Ни соответствующих воспоминаний, ни фотографий церемонии не осталось, хотя она представляется крайне интересной – хотя бы потому, что свидетелями тшувы были Марк Шагал и зять Эйнштейна, Дмитрий Марьянов (написавший книгу о тесте и подозревавшийся в работе на ОГПУ).
Вскоре после этого, уже перебравшись в Америку, Шёнберг заявил, что «всегда внутри был евреем», и что «уже десятью годами ранее понял, что не может без иудаизма». Действительно, в 1921 г. он в полной мере испытал на себе, что такое дискриминация, несмотря на свое лютеранство, когда в Матсее, в отеле, ему было отказано в номере в рамках политики «не для евреев». Тогда он писал приятелю, Василию Кандинскому, что «выучил урок, который был насильно мне преподан…, что я не немец, не европеец, и едва ли человек…, а еврей». Тогда же, вероятно, к нему снова начало приходить еврейское самосознание. Еще в 1922 г. он написал на еврейскую тему оперу «Библейский путь» – предшественницу его знаменитой оперы «Моисей и Арон», а в 1928 г. в том же Париже, в частной беседе, он заметил, что снова воссоединяется с еврейским народом.
И на первых порах после тшувы в 1933 г. он действительно горел переменами в своей жизни. Он заявил, что страстный сионист, и интересуется еврейскими делами, что Палестина никогда не станет еврейским домом, пока все мировое еврейство «не будет готово отдать жизнь» для достижения этой цели. И с гордостью обещал, что напишет хоральную музыку, используя темы из еврейской истории. В письме к Антону Веберну он писал, что еврейство теперь более важно для него, чем искусство, и что намерен в будущем работать только на пользу «еврейского национального дела». Несколько лет он следовал своему обещанию: писал сионистские статьи, брал в разработку еврейские темы, из которых наиболее известны неоконченная опера «Моисей и Арон» и кантата «Уцелевший из Варшавы», написанная в 1947 г., по следам Холокоста.
Однако это были все же всплески. По сути, его новаторская музыка была самоценной, не зависимой ни от чего. При жизни ее не любили как немцы, так и евреи. Его концерты начала XX в. сопровождались дикими скандалами, а когда в 1938 г. Лиге еврейских музыкантов в Германии, за несколько месяцев до ее разгона, разрешили исполнять музыку только еврейских композиторов, то музыку Шёнберга все равно не исполняли. Да и сам Шёнберг сетовал, что его творчество интересно почти исключительно нееврейским музыкантам.
Собственно, он и не стал вести еврейский образ жизни после тшувы. В доме его не соблюдались еврейские традиции, не говоря уже о том, что его вторая жена была практикующей католичкой. Он не возражал против обучения детей в католической школе.
Разумеется, от столь великих фигур трудно ожидать вмещения в любые рамки. Но тут надо вспомнить и еще одну деталь события 1933 г. в Париже. Тшуву он совершил в реформистской синагоге Либерального союза израэлитов Франции – старейшей реформистской синагоге страны, а церемонию провел ее раввин (и кстати, известный автор, специализировавшийся на Маймониде) Луи Жермен Леви, возглавлявший синагогу со дня ее основания в 1907 году.
Таким образом, особо правоверные граждане могут считать тшуву Шёнберга вообще не состоявшейся, на что и скинуть все последующие обстоятельства его жизни. Впрочем, для Шёнберга и музыкальной культуры XX века это вряд ли уже имеет значение.
