К Talon помчался:он уверен,
Что там уж ждет его Каверин.
Он сочинял сказки. Советские сказки. С абсолютно добрыми героями и с такими же их антагонистами (привет «дедушке Проппу» — теоретику сказки), как и подобает жанру. И, как и подобает жанру, всегда у него была загадка, была тайна, а добро побеждало зло. Ну, чаще всего побеждало... Искусным пером блистательного беллетриста Вениамин Каверин делал сказку былью, и в эти были поначалу влюблялись миллионы, а потом и десятки миллионов, когда каверинские романы были экранизированы.
Уже 120! Невозможно поверить!! А, ведь, даже я помню его, причем, кажется, что еще и не такого и старого — на переделкинском пленэре или в «верхнем» буфете ЦДЛ (ах да, ну нынче же надо и пояснить — Центрального дома литераторов), где подавали такие «фирменные» бутерброды, которые и не снились никакому «Пушкину». Ему выпала удивительно счастливая жизнь в не то что «года глухие», но в годы неимоверно страшные. И тогда ему помог тот самый стивенсоновский императив, на коем был он взращен с младых ногтей — и...н е б о я л с я. Хороший урок потомству на все времена. Не исключая, разумеется, и нынешние.
Каверин — только не бретер, или Псевдоним Вени Зильбера
Так вот… Псевдоним молодой Веня Зильбер взял, ну, разумеется, из пушкинского «Онегина». Подумать только, сколько же эта «энциклопедия русской жизни» (с щедростью разобъясненная человечеству Набоковым и Лотманом), всем и вся дала и принесла — впору ей уж и комиссионные брать… Так вот и сын царского капельмейстера, влюбленный в словесность, и сам только что написавший свою первую вещицу, опубликовал ее под псевдонимом «Каверин», хотя в роскошном «Талон», разумеется, никогда не бывал, но, быть может, хотел побывать?.. Ну а, кроме того, красавец Каверин, Петр Павлович, ведь, не только гусаром был, но еще и блестяще образованным либералом с европейским по этой части бэкграундом.
Записной дуэлянт и кутила, месье Каверин в обществе Грибоедова, Вяземского и Пушкина (который моложе был на пять лет и нешуточно восхищался Петром Павловичем) по части всякого рода эдаких-то забав был primus inter pares. Впрочем, довольно-таки походную, надо сказать, при всем при том имел жизнь, как человек военный, скончав дни свои и вовсе вдали от шумных кутежей и веселого общества. В провинциальной Малороссии.
Ну а приятной наружности молодой человек, выпуска Псковской губернской гимназии (в ней учился и ставший впоследствии знаменитым писатель-формалист Юрий Тынянов — автор «Кюхли» и «Смерти Вазир-Мухтара»), языками, разумеется, тоже владел, при том даже еще и восточными, но вот по части бретерства...так и не те уж были времена...
Драться-то — дрались, и порой совсем не по-детски, но только уже не на шпагах, а на страницах модных журналов эпохи наступающего нэпа. На прилавки стремглав возвращалась еда, а новорожденный литературный кружок «Серапионовы братья» (в коем были и Виктор Шкловский, и Михаил Зощенко, и — поначалу Владимир Познер - отец известной телеперсоны, и другие «из молодых, да ранних) наследовал недавно почившему декадансу. Вениамин Каверин был одним из них. Из «братьев», причем самым юным.
«Серапионов брат», или Мечтатель и романтик
«Серапионовы братья» творили на брегах Невы, что было вполне себе логично, ибо само название начинающие литераторы заимствовали у великого немецкого сказочника и мистика Гофмана (автор «Щелкунчика и «Кота Мурра» почти что за сто лет до того издал 4-томный сборник рассказов с таким названием).
А какой еще город в России может сравниться «мистической составляющей» с городом на Неве? Ну никакой же! Поэтому за своими образами «братья» гонялись по загадочным дворам-колодцам невской столицы, и многие их произведения носили фантастический характер. Вперемежку с ужасами и клоунадой. Таковым фарватером двигался к славе и 20-летний Каверин, первым — и более чем удачным — рассказом которого стала «Хроника города Лейпцига за 18...год».
Это было хотя и весьма очевидное, но при этом и стилистически-яркое подражание не только Гофману, но и Густаву Майринку — еврейскому современнику Каверина из Австрии.
За пять лет русский писатель стал известен всему Ленинграду, издал в 28-летнем возрасте трехтомник своих сочинений (он был очень плодовит, этот псковитянин) и поселился на канале Грибоедова.
Правда, его то и дело вызывали в «Большой дом» на Литейном, но все было безрезультатно — писатель Каверин наотрез отказывался cтучать и доносить.
«Была инстинктивная уверенность, что если я соглашусь — все кончено, жизнь не сможет продолжаться» - напишет Вениамин Александрович спустя полвека в «Эпилоге» — своем, быть может, лучшем произведении. Вот так он и прожил долгую, почти что 90-летнюю, жизнь — достойно и прямо, сумев остаться мечтателем и романтиком, который дал вторую жизнь словам из стихотворения «Улисс», сочиненного сэром Альфредом Теннисоном — любимым поэтом королевы Виктории.
«Бороться и искать, найти и не сдаваться» — эти слова сделались жизненным девизом Сани Григорьева - главного героя романа «Два капитана», ставшего самым удачным в творческой биографии Каверина. И самым «приключенческим», а потому Каверин не относил его к числу лучших в своем наследии, в отличие от трилогии «Открытая книга», которая содержала философские пассажи и размышления автора и подверглась уничижительной критике за несоответствие «идеалам» соцреализма.
Пока не требует поэта…, или Жить по правде
Не участвуя в травле Бориса Пастернака и поддерживая Александра Солженицына, Каверин подписал письмо в защиту Даниэля и Синявского и разорвал спустя 50 лет близкого знакомства отношения с Константином Фединым — некогда одним из «серапионовых братьев», а в 60-е — высокопоставленным чиновником от литературы.
«Человек в котором развито чувство собственного достоинства, прежде всего живет по правде и правды требует...», - говорил Каверин, писавший романы и рассказы, статьи и детские сказки, пьесы и сценарии… А 60 лет, прожитых рядом с женой Лидией Тыняновой, десятилетия семейного общения, стали годами удивительного счастья. И Катя Татаринова в «Двух капитанах», и Татьяна Власенкова в «Открытой книге», и некоторые иные герои имеют черты Лидии Тыняновой, роман с которой описан в мемуарной трилогии «Освещенные окна».
...На страницах каверинских книг дышится так легко и так свободно. Они полны свежести и легкого воздуха, перелетного ветра и веры в счастье. В них много простора и ненавязчивого целомудрия. Можно не бояться — патина старения не затронет их никогда. Как никогда не оставит читательская любовь и того, который, унаследовав лучшие черты русской литературы, создал свой собственный, новый, уникальный художественный мир, в котором Правда и Свобода идут рука об руку.
