Двадцать лет назад, 30 июля 1998 г., в Иерусалиме скончался Освальд Руфайзен. Легендарная личность, судьба которой поставила много вопросов о идентичности еврея и в значительной мере определила характер нынешнего Закона о возвращении. Русскоязычному читателю Освальд Руфайзен известен прежде всего по роману Людмилы Улицкий «Даниэль Штайн, переводчик» — произведению художественному. А мы вспомним факты.
Освальд Руфайзен родился в Галиции в еврейской семье, сохранявшей традиции – дома соблюдали кашрут, хотя говорили по-польски и по-немецки. В бедной деревенской школе учили на польском языке; каждый учебный день начинался с католической молитвы, и Освальд принимал в ней участие. Однако в 13 лет Освальд прошел бар-мицву и вступил в «Акиву» — молодежную сионистскую организацию, и в нем навсегда поселилось страстное желание уехать в Палестину. Он провел два года в лагере халуцианской подготовки в Вильно, готовясь к репатриации.
Однако началась война. В 1941 г. он был арестован гестапо, но сумел бежать. Достал удостоверение, согласно которому числился немцем-христианином, и благодаря знанию многих языков попадает писарем-переводчиком в белорусскую полицию города Мир — там, где располагалась прославленная ешива. Он налаживает связь с евреями города, сообщал им об акциях нацистов. Узнав о готовящейся ликвидации евреев Мира, предупредил их и снабдил оружием. Благодаря Руфайзену несколько сот евреев решились бежать и спаслись. В 1942 г. на него донесли, что он выдает евреям планы немцев. Руфайзена арестовывают, началось следствие, и он с гордостью сообщает, что он еврей и помогал евреям. Его ждет расстрел, но ему снова удается бежать. Руфайзен укрывается в католическом монастыре, где принимает крещение. При первой же возможности он уходит в лес и присоединяется к партизанам. Русские заподозрили его в шпионаже и приговорили к смерти, но в последнюю секунду его опознал один из спасенных им евреев из Мирского гетто. Его награждают советской медалью.
После войны, в 1945 г., Руфайзен возвращается в Польшу, учится на священника и становится монахом-кармелитом. По его словам, орден был выбран не случайно: он знал, что у кармелитов есть монастыри в Израиле, куда он сможет перебраться. Во время войны за независимость несколько раз подавал просьбу о разрешении переехать в Израиль, и в 1958 г. получил разрешение. Руфайзен обратился к польским властям со следующим заявлением:
«Я, нижеподписавшийся, священник Освальд Руфайзен, а в постриге отец Даниэль, настоящим обращаюсь с покорнейшей просьбой предоставить мне право на переезд в Израиль на постоянное место жительство и выдать заграничный паспорт.
Свою просьбу я основываю на моей еврейской принадлежности, которую я сохранил, несмотря на принятие мною христианства в 1942 г. и монашеский постриг в 1945 г.
Я выбрал орден, имеющий монастырь в Израиле, чтобы переехать в страну, в которую меня влечет с детства, с тех пор, когда я был воспитанником сионистской молодежной организации».
Польские власти удовлетворили его просьбу только после того, как он отказался от польского подданства. Ему выдали документ как польскому еврею, навсегда покидающему Польшу.
С приездом в Израиль Руфайзен подает заявление о выдаче свидетельства нового репатрианта и регистрации евреем в удостоверении личности. В заявлении он указывает, что он еврей, христианин и священник. Его просьба была отклонена на основании постановления правительства от 27 июля 1958 г., устанавливающего принадлежность к еврейству: «Человек, чистосердечно декларирующий, что он еврей, и не исповедующий другую религию, регистрируется в "Реестре населения" евреем».
Руфайзен обращается к министру внутренних дел, но получает повторный отказ.
Он подает в Верховный суд иск к Министерству внутренних дел, требуя признать его евреем. Жалоба была сформулирована следующим образом:
1. Понятие «национальность» не тождественна понятию «религия», и еврей по своей национальной принадлежности не обязан быть иудеем по своей религиозной принадлежности.
2. Евреем по талмудическим законам считается сын евреев.
3. Решение правительства, которое послужило для министра внутренних дел основанием для отказа истцу (процедурные решения), не имеет законодательных оснований и поэтому не является обязывающим.
4. Отказ министра внутренних дел выдать право на соответствующие репатрианту привилегии, будучи обоснованными и вытекающими из соображений, лежащих вне рамок закона, оскорбляет и закон и права подателя иска, является дискриминацией по отношению к нему.
Потом проходили исключительно насыщенные по своему религиозно-культурному содержанию, исторические заседания Верховного суда по делу, получившему название «Освальд Руфайзен против Министра внутренних дел», и повлиявшему в итоге на формулировку Закона о возвращении.
Судей было пять. Они оказались в очень сложной ситуации. Руфайзен не просто еврей по рождению. Он герой, спасший сотни евреев. Но одновременно христианин и священник. Как быть?
Судья Зильберг заявил: «Огромная психологическая трудность, с которой мы с самого начала столкнулись на этом необычном процессе — в той усиливающей парадоксальность ситуации глубокой симпатии и благодарности, которую мы как евреи испытываем к Освальду Руфайзену — брату Даниэлю, стоящему перед нами. Перед нами человек, который в смутные и мрачные годы европейской катастрофы несчётное число раз смертельно рисковал своей жизнью ради своих еврейских братьев, проводя бесстрашные операции прямо из звериного логова нацистской бестии. Неужели мы откажем такому человеку в его глубочайшем душевном стремлении: полностью слиться с любимым народом, стать его полноправным гражданином не так, как им становится чужак-эмигрант, но как еврей, возвратившийся на родину, о которой мечтал? Но то глубокое уважение, которое мы испытываем, не должно стать “любовью в ущерб справедливости”; эта любовь не должна послужить причиной оскорбительного принижения всего того, что заключено в понятии “еврей”».
Судья Зильберг, приведя многочисленные галахические обоснования, заявил, что да, галахически Руфайзен несомненно еврей, и «статус еврея-вероотступника или еврея-выкреста» не отличается от статуса еврея практически во всех отношениях». Тем не менее, по его мнению, понятие «еврей-выкрест» противоречит понятию «еврей» Закона о возвращении. Чтобы объяснить это противоречие, судья Зильберг вводит негалахическое и неюридические понятие «народное еврейское понимание», согласно которому выкрест евреем не считается: «народу присуща убежденность — мы не оторваны от исторического прошлого, не отрицаем наследия предков, продолжаем пить из первичных источников…. Принимая разные формы, мировоззрение наше не отказывается от своих истоков, ибо без них мы превратимся в духовных нищих…. Брат Даниэль останется другом Израиля, это он уже доказал и в этом вопросе у меня нет сомнений. Но личная чистота и человеческая порядочность брата Даниэля к делу не относится. Вопрос, поставленный здесь: имеет ли он право называться евреем? И на этот вопрос мы вынуждены ответить отрицательно. Еврей и христианин не могут соединиться в одном лице». В итоге судья Зильберг задает вопрос: какова в этом случае должна быть указана национальность истца в удостоверении личности? Ведь они не еврей и не поляк. Ответ: никакой. Брат Даниэль — человек без национальности, и графа остается незаполненной.
Судья Ландау поддерживает судью Зильберга, снова апеллируя к неюридическим понятиям: «Истец исторг себя из еврейской нации, связав свою судьбу с другими идеалами. Таковы реальные факты, и так они воспринимаются подавляющим большинством живущих ныне евреев… что обусловлено здоровым национальным чувством. Искренность заявления истца и его желание принять участие в строительстве государства Израиль вызывают уважение, и мы питаем к нему огромную благодарность за героические поступки в прошлом, но очевидный объективный фактор препятствует удовлетворению иска».
Судья Манни полностью поддержал судей Зильберга и Ландау.
Судья Берензон сказал очень важные вещи: «Случай истца не похож на привычные, когда в другую веру переходят из материальных выгод, спасаясь от смерти и т.д., что приводит к отрыву выкреста от еврейского народа и отчуждению от еврейских ценностей… Он замечательный человек и погоня за материальным достатком и утехами земного мира далека от него. Он родился евреем, рос евреем, страдал как еврей и действовал как еврей, и даже оказавшись в объятиях христианства, не отказался от своего народа. Он свидетельствует о себе — и его поступки это подтверждают, что он остался евреем с национальной точки зрения, христианская вера не умаляет его еврейства в национальном плане... Если бы истец попал в руки нацистов.. христианство не спасло бы его от их хищных клещей, и он был бы обречен на смерть как еврей. Теперь, когда возникло государство Израиль и истец стоит на его пороге, ужели оно не признает его евреем?»
Казалось бы, судья Берензон высказывает мнение, альтернативное прежним: «Если бы мне было позволено решить по моему разумению, я бы не колебался ни секунды и признал бы истца сыном еврейского народа. Его принадлежность е к еврейскому народу, закаленная страданием и мужеством, подобных которым немного даже в нашем поколении, взращенном на страдании и мужестве — эта истинная приверженность, проявляющаяся в самосознании и вере, в слове и деле, и напоследок — в репатриации в государство Израиль. Всего этого должно было бы с лихвой хватить, чтобы открыть врата страны перед новым репатриантом и записать его евреем». Тем не менее судья Берензон поддерживает аргументацию судьи Ландау, в очередной раз апеллируя к внеюридическим категориям народного сознания: «Народ, с присущим ему развитым чувством самосохранения, рассудил иначе и поступал иначе. Для него перешедший в другую веру еврей отторг себя не только от еврейской религии, но и от еврейского народа, так что для него не остается места в общности Израиля. Не случайно еврея-выкреста называли "мешумад" ("истребленный"), ибо с национальной точки зрения в нем видели человека, который отсек себя от народа. В сознании еврейского народа еврей и христианин не могут соединиться в обличии одного человека. Еврей и католический священник диаметрально противоположны друг другу. Думается мне, что эта концепция лежит в основе Закона о Возвращении и в слове "еврей"».
Последний из судей, выдающийся юрист Хаим Коэн, один из создателей израильского права, президент Международной ассоциации еврейских адвокатов и юристов, президент Ассоциации еврейского права, лауреат Государственной премии Израиля за достижения в области права, был резок. Он соглашается с судьей Зильбергом: «Мы не отрываемся от исторического прошлого и не отрицаем наследия праотцев». Но интерпретирует сказанное с точностью до наоборот: «История евреев в рассеянии пропитана кровью тысяч мучеников во освящение Имени Бога Израиля. Но если для судьи Зильберга история навсегда разделила евреев и католиков, и они остаются взаимоисключающими понятиями, я так не считаю. История меняется развивается и прогрессирует. Мы должны строить новое на основе прошлого, обновлять и совершенствовать. Образование государства Израиль — революционное событие. Теперь мы стали народом, как все народы, и распоряжаемся своей судьбой. Это изменение требует ревизии галутного мышления, к которому нас приучали сотни лет.
В Декларации независимости сказано: родина откроет двери перед каждым евреем. И вот стучится еврей. А дверь закрыта, поскольку он постучался честно, в сутане и с крестом на груди. Если бы он сложил сутану, спрятал бы крест и сокрыл веру — двери бы открылись».
Хаим Коэн приводит поразительный довод: «Вот так же евреи, формально принявшие христианскую веру, некогда стучались в двери разных стран, но если бы они открыли свое лицо, двери остались бы запертыми. Время сделало полный оборот. Неужели государство Израиль, основанное на принципах свободы, справедливости и мира, в соответствии с предначертаниями еврейских пророков, поведет себя так же по отношению к своим жителям и тем, кто возвращается в его пределы, как вели себя злодейские власти католических государств?» Коэн цитирует комментарий на пророка Иешаягу («Отворите ворота, да войдет народ праведный, хранящий верность»): «Не сказано: да войдут священники, левиты, израильтяне — но сказано, да войдет народ праведный. Всевышний не отвергает ни одно из своих творений, но принимает всех, ворота отворены в любое время, и каждый, кто хочет войти — да войдет». Далее Коэн приводит юридические обоснования, считая, что они, несомненно, требуют выдачи Руфайзену удостоверения нового репатрианта, согласно Закону о возвращении, и записи евреем.
В ходе бурной полемики не менее поразительный и по-настоящему исторический ответ Коэну дал судья Зильбер: «Не думаю, что мы, судьи, должны забегать вперед, принимая решения, которые обгоняют свое время. Суд следует за велениями жизни, а не жизнь за постановлениями суда… Кто бы мог подумать, что настанет день, и еврейские религиозные деятели появятся на пороге христианской церкви, чтобы вместе со своими нееврейскими коллегами вырабатывать способ решения общих общественных проблем. Но эта новая реальность пребывает пока еще в пеленках, не получив сколь-нибудь четкого признания в сознании народа. Пройдет, по-видимому, еще немало времени, прежде чем общественное мнение изменится и сойдет на нет укоренившееся сегодня в народе отношение к христианству, которое принесло столько горя еврейскому народу, залив его исторический путь кровью мучеников, павших в освящение Имени Всевышнего. А до тех пор по Закону о возвращении не следует признавать право истца».
В итоге большинство судей при одном особом мнении вынесли отказ Освальду Руфайзену в его иске.
Через несколько лет Руфайзен получил гражданство в порядке натурализации. До конца своих дней он жил в кармелитском монастыре «Стелла Марис» в Хайфе и был пастырем общины евреев-христиан им. Святого Иакова при католическом храме св. Иосифа в Хайфе. Им было восстановлено христианское богослужение на иврите. В городе Нагария он создал дом престарелых для «Праведников народов мира». Он не любил, когда его называли «отцом», «патером», находился в непростых отношениях с Ватиканом и не разделял некоторые католические догматы.
В конце жизни Освальд Руфайзен сказал: «Теперь я думаю: они были правы. Я не собираюсь просить прощения. Но я признаю, что это было моей ошибкой. Я не должен был так несвоевременно противопоставлять себя народу Израиля, и не только Израиля. Мы по-прежнему не совсем нормальные люди. Мы все еще в пути... Поэтому я сожалею, что я так поступил».
Он согласился с судьей Зильбергом, что мы еще в пеленках.
