Если шутливый афоризм великого пианиста Владимира Самуиловича Горовца перефразировать применительно к литературе, то можно было бы сказать так: «Советские писатели делились на три типа: первый тип — евреи, второй тип — антисемиты, третий тип — посредственные советские писатели». Только не надо воспринимать шутку всерьез и приводить в пример Маяковского или Симонова, которые любили евреев. И не надо слишком серьезно относиться к тому, что я сейчас напишу о Булгакове. Просто одна новость из Израиля не даёт мне покоя...
Так вот: Михаил Булгаков был антисемитом. Но это не новость, об этом давно и много написано литературоведами. Новость будет потом.
Итак, Булгаков был антисемитом, но не в смысле «против», а в смысле «напротив», будучи, как и положено настоящему писателю, пристальным наблюдателем с противоположной стороны. Он, судя по всему, много думал о евреях, ведь родился в семье профессора Киевской духовной академии — евреи окружали его на киевских улицах, евреи присутствовали в домашних разговорах и в книгах из домашней библиотеки — ну, какая же духовная академия без Ветхого завета и древнееврейского языка? Кстати, известно, что отец будущего писателя еще до первой русской революции опубликовал свои юдофобские размышления в антимасонской брошюре, изданной в Киеве. Булгаков записывает в своем дневнике: «Новый анекдот: будто по-китайски «еврей» – там. Там-там-там (на мотив «Интернационала») означает «много евреев»». Есть даже версия, что образ Остапа Бендера, как и оба романа про великого комбинатора, созданы не Ильфом и Петровым, а все тем же Булгаковым. В доказательство сравнивают цитаты из «Стульев», «Телёнка» и «Мастера»: «В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошёл молодой человек лет двадцати восьми". ("12 стульев"), "Человек без шляпы, в серых парусиновых брюках, кожаных сандалиях, надетых по-монашески на босу ногу, и белой сорочке без воротничка, пригнув голову, вышел из низенькой калитки дома номер шестнадцать» и «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана…» («Мастер и Маргарита»). Правда, если эта смелая версия неверна, то возникают подозрения о подражании Ильфу и Петрову.
Но давайте о Булгакове! Не кажется ли тебе, мой читатель, что, позволяя себе подшучивать над евреями, писатель евреям очевидно сочувствовал. Откроем «Мастера и Маргариту»: в самом начале появление Воланда знаменуется гибелью Берлиоза — в фамилии трудно не заметить корень намекающий на национальность. А в эпилоге романа мы читаем, что по итогам визита нечистой силы «кроме котов, некоторые незначительные неприятности постигли кое-кого из людей. Произошло несколько арестов. В числе других задержанными на короткое время оказались: в Ленинграде – граждане Вольман и Вольпер, а в Пензе, и уж совершенно неизвестно почему, – кандидат химических наук Ветчинкевич. Правда, тот был огромного роста, очень смуглый брюнет».
Теперь откроем «Собачье сердце». Радость антисемитов — преддомкома Швондер, как зеркало еврейского шнобеля русской революции. Но создатель Шарикова — не Швондер, а русский интеллигент, профессор с «поповской» фамилией Преображенский и его верный ассистент-немец доктор Борменталь. А Швондер, нашедший в лице Шарикова пролетария, которому нечего терять кроме своего ошейника, Швондер – он лицо страдательное. Преображенский с Борменталем постоянно собираются его спустить с лестницы, удавить, пристрелить за неумную и неуемную деятельность в домкоме. Но по большому счету Преображенский (а в его лице автор, Булгаков) Швондеру сочувствует, предвидя его судьбу: ну чего вы так стараетесь натравить чернь на нас? Вам будет во сто крат хуже, если кто-то натравит чернь на вас. Ведь в 37-м году Шариков расстреляет Швондера, как Николай Ежов Генриха Ягоду. Смотрим, что пишет Булгаков:
«– Помилуйте, Филипп Филиппович, да ежели его еще обработает этот Швондер, что ж из него получится? Боже мой, я только теперь начинаю понимать, что может выйти из этого Шарикова!
– Ага? Теперь поняли. А я понял через десять дней после операции. Ну так вот, Швондер и есть самый главный дурак. Он не понимает, что Шариков для него еще более грозная опасность, чем для меня. Ну, сейчас он всячески старается натравить его на меня, не соображая, что если кто-нибудь, в свою очередь, натравит Шарикова на самого Швондера, то от него останутся только рожки да ножки».
Но кто это «кто-нибудь»? Уж не сам ли Борменталь эмигрировавший в Германию в 30-е годы, а потом мобилизованный на Восточный фронт? У Швондера, кстати, тоже открываются глаза на «классового союзника», и он садится писать «заявление в народный суд Хамовнического района, крича при этом, что он не сторож питомца профессора Преображенского, тем более, что этот питомец Полиграф не далее как вчера, оказался прохвостом, взяв в профкоме якобы на покупку учебников в кооперативе, семь рублей». Так что Булгаков рисует Швондера ещё и как борца с разворовыванием бюджета! И наконец, обратим внимание на то, что сюжет «Собачьего сердца» повторяет сюжет известной старинной еврейской легенды о пражском Големе, которого создал рабби Лёв, чтоб защитить общину, но который сам стал угрозой для евреев.
А теперь про новость, заставившую меня вспомнить о Булгакове. Оказывается, Израилю грозит размножение крокодилов. Рептилий завёз в страну некто Гали Битон, предприниматель, мечтавший нажиться на продаже их кожи. Однако гуманное израильское правительство внесло крокодилов в «Красную книгу», законодательно запретив резать крокодилов на мясо, сдирать с них кожу на продажу, короче, признало рептилий редкими охраняемыми животными. В результате крокодилы под охраной еврейского государства не просто обосновались на западном берегу реки Иордан, но стали плодиться и размножаться, исполняя заповедь Всевышнего, данную всем живым существам. Скоро их будет несколько тысяч. А ведь предупреждал антисемит Булгаков, сочувствовавший евреям! Перечитайте «Роковые яйца».
