Яркая звезда на музыкальном израильском небосводе, «израильская королева песни», «певица войн», обласканная вниманием продюсеров и бесконечно любимая народом, однажды обратилась к другому, чуждому ей еврейскому языку и проникла в его суть и смысл.
Мне почему-то кажется, что это было данью памяти ее безвременно погибшему первому мужу и его мамэ лошн.
Йосеф Густин (до эмиграции – Гортин) был в родном польском Луцке, теперь это Украина, активистом молодежного движения «Гордония», названного в память деятеля раннего сионизма Аарона Давида Гордона, чьи идеи оказали огромное значение и на партию социалистического сионизма «Ха-Поэль ха-Цаир» («Молодой Рабочий»).
Движение было основано в 1923 году в Галиции и разрослось отделениями во многих других странах. К началу Второй мировой войны «гордонцев» было около 40 тысяч.
Движение избегало политики, негативно относилось к марксизму, пропагандировало алию и возрождение самодостаточной еврейской нации на Земле Израиля, готовило молодежь к сельскохозяйственному труду и оказало заметное влияние на создание кибуцев. Члены ее начали массово иммигрировать в Палестину, в основном в Хадеру и Хулду, после беспорядков 1929 года. Кибуц Неве-Ям был построен в 1939 году. Одним из его основателей был «гордонец» Йосеф Густин.
Как я писала в прошлой статье, Йосеф и Яффа познакомились в кафе матери Яффы – «Цлиль» (тон, звук, нота), где вместе музицировали.
На следующий день после свадьбы, в 1944 году, Йосеф пошел добровольцем в Еврейскую бригаду и в конце войны погиб.
Известно, что в его память Яффа пела песни на иврите, в том числе и специально написанную «Ури» («Плач о смерти любимого», или «Ранняя казнь»); но спустя годы записала большой диск: Yaffa Yarkoni sings yiddish («Яффа Яркони поет идиш»), а затем еще один, известный под двумя названиями: Sabra Sings More Yiddish («Сабра поет больше идиша», изданный в США) и I Will Never Forget It («Я никогда это не забуду», изданный в Израиле).
Удивительны песни, выбранные ею: «Мойшеле, мой друг», Zol zayn («Пусть это будет»), «Папиросы», «Моя еврейская мама», «Дона, Дона», Oyfn veg («На дороге»), Ikh Hob Dikh Tzufil Lieb («Я так люблю тебя»). Все они либо народные – из глубин времени, либо отмечены интереснейшими историями их создания.
Расскажу об одной из них, моей самой любимой на этих дисках – Unter beymer («Под деревьями») композитора Александра (Иегошуа) Ольшанецкого, одного из «великой четверки» американских театральных идишских композиторов.
Он – автор множества других песен на идиш, ставших всемирно известными любимыми: в том числе Varnichkes («Варенички»), Mayn shtetele Belz («Мое местечко Бельцы») – родился 23 октября 1892 года как раз в Бельцах, в Бессарабии в семье торговца. Девятнадцатилетним, против воли родителей, он отправился в Одессу, где стал играть в оркестре Одесской оперы. Когда началась Первая мировая война, он был дирижером полкового оркестра. Судьба забросила его в китайский Харбин вместе с волной российских эмигрантов. Там он был принят в еврейскую театральную труппу и всерьез увлекся песенным творчеством.
В 1922 году Александр Ольшанецкий уже зрелым человеком переселился в США. Со своим оркестром он сопровождал музыкальные спектакли театральных трупп, игравших на идиш, ко многим спектаклям сочиняя музыку. Многие песни из спектаклей остались жить самостоятельной жизнью, хотя о самих пьесах давно забыли. Яркий пример – в 1934 году Александр Ольшанецкий и Хаим Таубер создали мюзикл «Дер катеринщик», куда и вошло танго Ikh Hob Dikh Tzufil Lieb.
Колыбельная Ольшанецкого «Унтер беймер» («Под деревьями») показана в идишском фильме 1940 года Der Vilno shot khazan («Виленский кантор», но с субтитрами на английском языке – «Увертюра к славе»), который слабо основывался на фрагментарных свидетельствах относительно жизнь хазана Йоэля Дэвида Левенсона (1816–1850) – легендарного латышского виртуозного кантора, занявшего пост городского кантора в Вильно (Вильнюс) в четырнадцать лет и вскоре ставшего известным по Литве и Польше как der vilner bababel (молодой мастер Вильно). Одиннадцать лет спустя он оставил кафедру и семью для углубленного изучения музыки и классической карьеры в Варшаве.
Мойше Ойшер в фильме
Кантора играет Мойше Ойшер; у самого Ойшера была блестящая многогранная карьера: звездного кантора (впрочем, недолгая), актера и композитора. Сам он и написал рвущий душу текст.
В фильме, который, разумеется, радикально меняет факты и историю, хазан, религиозный еврей, разрывается из-за внутреннего конфликта: отказ от Вильны и синагоги для оперного мира в космополитической Варшаве равносилен отказу от еврейской жизни. Он не в силах сопротивляться возможности оперной карьеры, покидает семью и скорбит: входит в спальню своего спящего сына и поет эту колыбельную:
Под деревьями растет трава, ай-лю-лю.
И злые ветры дуют. Спи, мой сынок.
Не сиди, мое дитя, у окна,
потому что тебя может продуть,
А я не хочу, мой прекрасный,
Чтобы ты, не дай Б-г, простыл.
Небо уже нахмурилось, черное,
Точно также, как у меня в сердце.
Под деревьями растет трава, ай-лю-лю.
И злые ветры дуют. Спи, мой сынок.
Под деревьями растет трава, ай-лю-лю.
И горькие ветры дуют. Спи, мой сынок.
Ай-лю-лю, ай-лю-лю.
Спи же мой сынок, мое сердце, ай-лю-лю.
Будь здоровенький.
В Варшаве бывший кантор влюбляется в польскую графиню и появляется на оперной сцене. Однажды ночью приезжает тесть и сообщает, что сын умер. Обезумевший от горя хазан посреди оперного спектакля, на сцене, начинает петь эту колыбельную на идише, а затем исчезает. Бредет пешком до синагоги Вильно и прибывает туда измученным к богослужениям в канун Дня Искупления. Там он начинает петь kol nidrei (мелодия кануна Йом Кипур), поднимается к кафедре, падает и умирает.
Эту песню, родившуюся в Америке и повествующую о жизни европейского галута, с подлинным трагизмом на чистейшем идиш с легким ивритским акцентом прекрасно спела сабра, горская еврейка Яффа Яркони.
Эрец Исраэль, как плавильный котел, объединил несоединимое.
