«Атиква», гимн государства Израиль, и «Новый колосс», самая значимая поэтическая работа в истории американского еврейства, — это не просто слова. Это символы, наполненные чуть ли не божественным смыслом! Хранилища самых глубоких чаяний о своей исторической родине. Каждый текст — отражение двух путей развития диаспоры. Один — в качестве активного меньшинства в мультикультурном обществе, другой — в еврейском государстве, которое провозглашается «светом для народов».
В последние несколько лет моя жизнь уклонилась от курса, заданного «Атиквой». Мы с женой переехали из Тель-Авива в родной для нее Нью-Йорк в начале 2018 года. Мне было сложно адаптироваться к новым условиям. Я сабра, мои родители репатриировались из США, и я никогда не думал, что буду жить в Америке. Порой мне казалось, что я проживаю жизнь, описанную «Атиквой», в другой раз — предложенную «Новым колоссом».
Как можно примирить разрыв между реальностью и ожиданиями в индивидуальной жизни? Я нашел ответ в этих двух поэтических произведениях. Как оказалось, упорядоченность поэзии разнилась с беспорядком в жизни авторов. Будто предание из Священного Писания — история о взъерошенном джентльмене, которого не пустили в здание манхэттенского театра на съезд сионистов. Услышав, как из-за закрытых дверей начали доноситься звуки «Атиквы», он заявил: «Вы можете остановить меня, но не мою песню». Возможно, это всего лишь миф, но неоспоримо одно: последние годы жизни Нафтали Герц Имбер провел не среди ранних сионистов в Палестину, а на улицах Нью-Йорка.
Вообще-то в палестинских землях он прожил несколько лет, но ему быстро наскучило это приключение. В 1892-м он отправился в Америку. О чудесных похождениях Имбера в Палестине можно почитать в статьях Хена Малула, сотрудничающего с Национальной библиотекой Израиля. Полные эмигрантов кафе в Нижнем Ист-Сайде оказались более органичными для переменчивой натуры Имбера. Здесь он сочинял острые на язык стихи, быстро сменив статус литературного вундеркинда на репутацию придворного шута.
Когда Имбер вышел на палубу корабля, доставившего его в Нью-Йорк, чтобы полюбоваться Статуей Свободы, Эммы Лазарус уже не было в живых. Той поэтессы, что сочинила строки «Нового колосса», ныне выбитых на пьедестале статуи. Она умерла от рака в 38 лет. Однако в любом случае едва ли бы они жаждали познакомиться друг с другом. Лазарус занимала более высокое положение в обществе, да и темпераментом эти двое отличались. Родители Эммы были состоятельными сефардами, а сама она подавала большие надежды как литератор и смогла стать известным писателем.
И все же у них было нечто общее: ей импонировали протосионистские настроения, которых придерживался Имбер. Если до тридцати лет Лазарус заявляла о своем безразличии к еврейскому бэкграунду своей семьи, то теперь вдруг все изменилось. Она поддерживала бедствующих евреев Восточной Европы, активно содействовала их переезду в Штаты. Она не только поддерживала эмиграцию, но и помогала впоследствии тем, кто собирался перебраться в Палестину.
Я абстрагировался от собственно литературных достоинств поэтического дара Лазарус и Имбера и сумел лучше понять строки этих двоих через призму их биографий.
Для меня и других израильтян, а также для сионистов прошлого и настоящего Лазарус и Имбер — своего рода амбассадоры бренда. Я думаю о них как об аллегорических персонажах, об Ангеле и Демоне в моем внутреннем сионистском монологе: «Все в порядке, жизнь сложна», — заявляет Имбер. «Но все же не забывайте, откуда вы родом», — добавляет Лазарус.
В сумме эти две истории несут один важный посыл: сионизм, да и весь современный еврейский опыт, — это, по сути, эксперимент. Мы можем выдвигать гипотезы, пытаться оптимизировать результаты, но в конце концов мы должны позволить истории идти своим чередом. Экспериментировать — значит ослабить контроль, осознать, что все может сложиться иначе, чем мы того ожидаем. «Атиква» — это голос того самого экспериментального духа: еврейская душа всегда в движении, надежда никогда до конца не оправдывается.
Спустя несколько месяцев жизни в Америке я наконец нашел неплохую работу в центре города в офисе с видом на нью-йоркскую гавань. Однажды я решил выйти прогуляться по набережной в Бэттери-парке.
Этот парк естественным образом превратился в полосу памяти еврейской иммиграции. Здесь можно увидеть флагшток, установленный в честь трехсотлетия со дня основания еврейской общины Северной Америки. Здесь же расположены музеи Холокоста и еврейского наследия, а также Национальный идишский театр «Folksbiene».
Когда я прогуливался по дорожкам парка, мое внимание вдруг привлекла скромная памятная доска, затерявшаяся между величественными памятниками. Известняковую подставку украшала бронзовая табличка, посвященная Эмме Лазарус, «поэту-патриоту». На доске, разумеется, были выбиты строки «Нового колосса». Гораздо больший интерес представляет посвящение, высеченное внизу. В нем сообщалось, что монумент в 1955 году установила Федерация женских еврейских организаций, и что камень является «подарком государства Израиль».
Меня поразил факт использования израильского камня для того, чтобы почтить память американского патриота. Этот факт свидетельствует об уверенности в себе американских евреев середины прошлого века. Если Имбера в 1953 году перезахоронили в Израиле, то могила Лазарус осталась в Америке, и здесь ей самое место.
После минуты молчания я повернулся и взглянул на Статую Свободы. Глазами Эммы Лазарус я видел не просто освещающую путникам дорогу фигуру, я видел вестника, смотрящего на восток, на Синай, на Ришон-ле-Цион. Готов поклясться, фигура мне подмигнула: «С нами всегда будет наша надежда».
Times of Israel, перевод Наталии Кравченко
