К 80-летию сказочника, поэта, фольклориста Амалдана Кукуллу

Амалдан Кукуллу (Амал Данилович Кукулиев) родился в небольшом городе Хасавюрте в Дагестане. Глинобитные дома с плоскими крышами, кудрявые межи виноградников, простирающиеся до самых подножий гор, вечно палящее белое солнце да скудный, полунищенский быт строителей «светлого будущего» – окружение, навсегда оставшееся в памяти маленького Амала.

Отец – Данил Кукулиев, отдавший в коллективное пользование самые большие фруктовые сады, становится партийным деятелем. Мать – Александра Шубаева, в народе ее звали Шурке зен Донил, по природе своей являясь художественной натурой, создает горско-еврейский театр, а мальчик предоставлен сам себе.

И только на ночь Александра Николаевна убаюкивает сына сказками, неисчерпаемыми и яркими, ибо была их кладезем. Они – родители Амалдана Кукуллу – и были той наковальней, по которой грохотал молот их буйного лязгающего времени, так и не смогшего выковать хоть толику счастья отдельного человека.

Амал оканчивает семь классов и идет в ученики сапожника. Но стремление к знаниям приводит его в ветеринарный техникум в Махачкалу, куда впоследствии переедет всё семейство, купив небольшой домик по-над самой тюрьмой. Юношу влечет литература, он становится редактором техникумовской радиогазеты, пишет бесконечно много стихов на родном джуури и русском, начинает печататься в областной, затем в республиканской газете и, окончив учебу, отправляется в родной Хасавюрт не ветеринаром, а корреспондентом «районки». Он носится по родным просторам на попутках, изо дня в день бичует недостатки, печатает стихи и басни, а в 1962 году поступает в Дагестанский государственный университет.

В Москве выходят его детские книжки-раскладушки «Рысь-брысь» и «Верблюжонок», в альманахе «Ватан» – большие подборки стихов, а в республиканском издательстве – книга рассказов и стихов на джуури. Растет известность, расширяется круг знакомств.

В 1963 году Амал переводится в Ростовский государственный университет на факультет журналистики. Между нами завязывается переписка длиною без малого 35 лет. Я отправляю другу его стихи в моих переводах, которые подборками публикуются в университетской газете «За советскую науку», в журнале «Дон», в «Дагестанской правде».

Амал дважды приезжает в Москву, останавливается у меня на даче, а в последний раз я, взяв академический отпуск, отправляюсь гостевать к нему в Махачкалу. В глинобитном домике из трех комнат, где жило большое семейство отвергнутого партийца Данила Кукулиева, мне выделяют одну – маленькую, выходящую дверями на улицу.

Поражала в мною обретенном друге его любовь и бережность к слову, русскому и своему национальному, это было трепетное отношение, с которым надо родиться. Поражала меня и его энергия: несмотря на всяческие цензурные рогатины и подозрительность чиновников, он организовывал наши творческие вечера, где был ведущим.

Самая большая диаспора горских евреев проживала в древнем Дербенте и в Кубе (ныне Азербайджанская Республика). Нагрузившись тяжелым катушечным магнитофоном «Айдас» (других тогда не было) и коробками с пленками, мы двинулись в Дербент. Обосновались у Бориса Гаврилова – баснописца и поэта, составителя словаря татов. Таская тяжесть магнитофонную по извилистым горбатым улочкам древнего города, Амал записывает из уст седых старух и мудрых медлительных аксакалов пословицы, поговорки, сказки, мифы и сказания.

В середине лета 1965 года в надежде на новую столичную жизнь Амал перебирается в Москву. Молот чиновничье-писательской бюрократии Дагестана вышиб патриота своего народа, и он, сверкнувши искоркой, упал на холодную наковальню равнодушной столицы, где всё надо было начинать сначала – уже под другим молотом, в другом горниле. Но вот в издательстве «Наука» заключен договор на книгу «Золотой сундук (Сказки татов Дагестана)», которая увидела свет спустя 9 лет, после изрядного кромсания текстов. Увы, то была последняя книга Амалдана Кукуллу, выпущенная госиздательством.

К исходу 1970-х годов мы с Амалом задумали выпустить некоторые мои книги. Оглядываясь назад, я думаю о фантастической вере, которой был наполнен мой друг. Несмотря на материальные затраты, на нечеловеческий труд, он ни разу не вспылил, не брыкнулся, не отчаялся. Работал как вол, под опасностью удара молотом; застань нас блюстители чистоты идеологии за этим занятием, поехали бы мы надолго в места не столь отдаленные.

Меня и сейчас поражают его бесстрашие и вера в действие печатного слова, которые он поддерживал и во мне. Результат нашей работы не заставил долго ждать: его первым вызвали в органы, так как составителем книг с изображением лица на отвороте суперобложки значился он – мой друг.

На Кузнецком Мосту, где располагался отдел КГБ, ему пригрозили за «самиздат» выгнать с работы и посадить, посоветовали, как «честному советскому человеку», отказаться от любой связи со мной, на что друг ответил: «Он ничего плохого не делал и не делает, он воспевает природу Подмосковья, а разве природу можно запретить?»

Книги были отданы на экспертизу докторам филологии от КГБ, после чего получили вердикт: «Экстремально антисоветские». Друг ответил: «Видимо, если для вас даже природа антисоветская, то не всё ладно в вашей идеологии». Его выгнали с работы. Молот ухнул по материи, а не по духу, дух оставался свободным.

Шел 1983 год. Рассвет 13 февраля – самый тяжелый и пасмурный рассвет в жизни Амалдана Кукуллу. В моей жизни подобных рассветов было уже два. Стук в дверь: так стучат только «хозяева жизни». Открываю: трое, явно гэбисты, с двумя молодыми парнями, как оказалось, студентами-понятыми.

В это же время у Амала тоже шел обыск. Арестован весь архив, арестованы мы оба. До последних минут своей жизни мой друг сожалел об утраченном: в архиве были фотографии, километры магнитной ленты, а главное – его и мои рукописи.

В Москве события развиваются по накатанной колее… Первое, что я сделал, – написал категоричное заявление об освобождении «хранителя моего архива», аргументируя тем, что он не вникал в написанное, хранил, как хранят любую бесполезную вещь, брошенную на шкаф по дружеской просьбе.

Не поверили, и через 10 дней содержания в КПЗ Амала уводят зеком в Бутырку. Из следственной камеры, оклемавшись, я вновь отправляю уже семь более аргументированных заявлений об освобождении друга, «который ни в чем не виноват, кроме того, что хорошо относился ко мне как к человеку – не более…».

Но лишь благодаря Александру Георгиевичу Михайлову, нашему куратору от КГБ, ныне генерал-полковнику ФСБ, с которым я был знаком, и только после его душещипательных бесед с Амалом о порочности пути… о моей «испорченности»… и т.д. Амалдана освобождают через два месяца после ареста.

Арест на Амалдана Кукуллу повлиял убийственно, он был напуган уголовниками, к которым его бросили, и до самой смерти время это вспоминал со слезами на глазах.
Выйдя на свободу, он столкнулся с тем, что его никуда не принимали на работу по специальности: он был по призванию писатель, по профессии журналист, по зову природы – ученый-палеограф, что уже связано с идеологией!

Он был пионером свободной печати; я думаю, это в немалой степени сократило его жизнь. Он осуществил лишь малую толику того, что задумал, но и того, что сделал, хватило бы не на одну жизнь.

На Востряковском кладбище под скромным памятником покоится СКАЗОЧНИК, ПОЭТ, ФОЛЬКЛОРИСТ АМАЛДАН КУКУЛЛУ