Из опыта каталогизации еврейских надгробных памятников Южного Дагестана.

Одно из самых ранних упоминаний об ауле Марага относится к середине XVII в. О нем в своем «Описании путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно» пишет «голштинский посол» Адам Олеарий. Дагестан лежал на пути посольского путешествия 1636-37 годов, пришлось сделать несколько остановок в городах и селениях.

Олеарий описывал природу гор и приморских лагун, быт, обычаи народов, привел небольшой рассказ о торговле табасаранских евреев в Шемахе и упоминал в связи с тем затерявшийся среди ущелий аул Марага – как одну из торговых остановок [Олеарий 1906: 487; Козубский 1906: 61-63].

Об этом селении упоминает в своей исторической хронике «Асари-Дагестан» («Исторические сведения о Дагестане») ученый-историк, философ, поэт-просветитель, общественно-политический деятель Дагестана конца XIX и начала XX веков Гасан-Эфенди Алкадари (1834-1910 годы). Он хорошо знал историю и культуру народов Дагестана, быт, обычаи, сам был участником и свидетелем многих исторических событий. Например, ему довелось присутствовать при пленении Шамиля 25 августа 1859 года. Эту историю Алкадари удалось передать в стихах:

«Но ведь несколько роз не превратят степей в цветник.
Необходимо о будущем серьезно подумать
И не пропустить удобного случая ветрено.
Есть пословица, - умному довольно намека, а глупец не поймет,
Если даже повторно прочесть ему Тору, Евангелие и Псалмы».

Многоголосье горных аулов в поэтических строках Гасана Алкадари можно отнести ко всем старым селениям Дагестана, где встречались, в том числе, «из древних групп, не принявших ислама и уплачивавших выкуп, евреи и армяне. Для характеристики народа Табасарана он приводит предание, которое гласит, что «раньше он (Табасаран) был иудейским».

Следующий раз он упоминает о Мараге в связи со строительством крепостей на окраинах Дербента Язидом, правителем Дербента, в 116 (763) году, когда хазары, придя с большими силами, осадили Дербент.

Позже Алкадари называет это селение при перечислении аулов и земель округа Кайтага и Табасарана, куда входили Нижний и Верхний Кайтагские участки и Северо-Табасаранский участок: «из Северо-Табасаранских селений Марага, Мугатырь, Дарвах и Хучни говорят на азербайджанском тюркском языке, а жители селений Джалган. Рукель, Кемах, Зидьян, Гимейди, Митаги и Бильгади говорят на татском языке, который, подобно языку местных евреев, относится к ветвям персидского языка».

О Мараге упоминает в своем описании о горских евреях еврейский путешественник Иуда Черный (1835-1880 годы), он насчитал в ауле 16 «дымов» в 60-ых годах XIX в. [Черный. 1992: 42].

Однако у И.Ш. Анисимова среди селений Табасарана, где были еврейские дома, Марага уже не упоминается. Можно предположить, что количество семей к рубежу XIX-XX веков заметно уменьшилось и оставшимся пришлось переселиться в соседние селения Хели-Пенджик, Хучни и другие.

В настоящее время в этом селении живут лезгины. Старый иудейский квартал находился на северо-западных высотах селения, а кладбище – на склоне ущелья (Рис. 1).

Все, что нам, удалось обнаружить в некрополе – это три надгробия, два из которых уцелели вкопанными в грунт над могилами. Третий памятник зафиксирован нами лежащим на земле и, скорее всего, не на своем первоначальном месте. Все три памятника представляют прямоугольные стелы, выполненные из местного камня, известкового туфа. На одном из них вырезан прямоугольный экран, в котором выбита надпись. Надписи выполнены на еврейском языке, на двух памятниках очень плохой сохранности, из-за чего не удалось вычитать тексты полностью (Рис. 2-4).

Первое надгробие найдено извлеченным из земли, видимо, произошло это действие достаточно давно, т.к. практически по всей длине надгробия (около 2-х метров) поверхность одного цвета и без каких-либо следов углубления (Рис.2). Но, тем не менее, по положению данного памятника можно только предположить, что углубление было на 60-70 см. – это расстояние от картуша до нижнего горизонтального ребра. Верхний край надгробия закруглен, а нижний, наоборот заострен.

Надпись в картуше распределена равномерно, по легкой разметке, но плохая обработка поверхности, неглубокий рельеф и образовавшиеся вследствие эрозии каверны способствовали разрушению текста, потому не все слова эпитафии вычитываются.

Довольно трудно поддается расшифровке строка, где как раз указывается дата: ש'ה'ל'כ'ה' – над каждой буквой даты поставлены дополнительные риски-ригели; формула даты записана в Малом счислении, на что указывает аббревиатура לפ''ק на строке ниже, и тогда предлагается для прочтения [5]360 (1600-й) год. Мастер использовал курсивный шрифт, его личный почерк проявляется в начертаниях отдельных букв: «אалеф» – он на строках расположен вертикально, «שшин» – широкий и скругленный, «לламед» – соединение почти геометрических линий.

Второй, самый ранний из уцелевших камней, также подвергся эрозии. Слегка обработанная поверхность от выветривания покрылась мелкими кавернами, наросшие лишайники дополнили процесс разрушения, первые строки полностью стерлись.

Затруднены для прочтения и три нижних строки, дата указана на предпоследней строке – [5]271 год (1511-й), записанная в традиции Малого счисления (Рис.3).

Надпись нарезалась на не разлинованной поверхности, мастер на глаз держал направление строк, из-за чего они к левому краю уходили вниз.

Размер букв курсивного почерка этой надписи примерно одинаков (заключаем по букве «שшин», которая встречается в тексте трижды) и вырезаны они в неглубоком рельефе, что, вероятно, и послужило причиной разрушения большей части эпитафии.

Эти два памятника лапидарного письма, представляя восточно-кавказскую диаспору XVI-XVII веков, отражают местную традицию письма, его квадратный почерк неизбежно склонялся к полукурсиву или вообще курсиву, к упрощенной его форме.

Как показывает опыт изучения надгробных памятников Дагестана, приемы письма и архитектурные типы надгробий (несмотря на широкое распространение стелы как формы могильного памятника) являются для каждой общины своими, оригинальными. Поэтому можно признать, что, если на могильнике другого селения обнаружен аналогичный почерк, он может свидетельствовать о контактах между общинами или миграции, возникавшей по тем или иным мотивам.

В 40-50-ых годах XIX века, когда Кавказская война переходит в новую стадию: имамат Шамиля против России и местных вождей и правителей, не желавших подчиняться власти имама, эти миграционные процессы носили социально-политический характер.

Автор: НАТАЛЬЯ КАШОВСКАЯ