В книге воспоминаний «По собственным следам» я писал о семье двоюродной сестры моего отца Розы Топаш, которой девчонкой удалось в годы войны избежать гибели в белорусском местечке Чашники, удрав от расстрельной команды в лес из шеренги обреченных евреев. Мы часто бывали друг у друга в гостях, и я, младшеклассник, с нетерпением ожидал этих встреч, потому что любил и красавицу тетю Розу, и ее добродушного мужа Абрашу, и их детей Колю и Софочку, которые были младше меня, но все равно нам было вместе интересно.
Наши застолья проходили всегда по одному сценарию: после двух-трех рюмок водки Абраша запевал одну и ту же песню с берущей за душу мелодией, в которой русские слова перемежались словами на идиш и был рефрен: «О койфт же, койфт же папиросн…» – и она была довольно длинной. Как я узнал впоследствии, оригинальный текст ее сочинил американский иммигрант из Восточной Европы актер Герман Яблоков (в миру – Хаим Яблоник) и существуют несколько вариантов ее полного перевода на русский язык. Один из них привожу здесь.
Мальчик маленький стоит, мечтает об одном.
Он стоит, к стене прижатый
И на вид чуть-чуть горбатый
И поет на языке родном:
– О койфт же, койфт же папиросн!
Подходи, пехота и матросы!
Подходите, не робейте, сироту меня согрейте.
Поглядите – ноги мои босы.
Мой отец в бою жестоком жизнь свою отдал,
Мамку немец из винтовки где-то расстрелял.
А сестра моя в неволе,
Сам я ранен в чистом поле,
В этом поле зренье потерял.
Друзья, друзья – смотрите: я не вижу.
Милостыней вас я не обижу.
Подходите, не робейте, сироту меня согрейте.
Поглядите – ноги мои босы.
Я несчастный, я калека, мне тринадцать лет.
Я прошу у человека: дайте мне совет –
Или Богу помолиться,
Или к черту приютиться.
Ради Бога, дайте мне совет!
Мой брат Витя, старше меня на двадцать лет, вынужденный присутствовать среди нас, когда ему не удавалось уклониться от застолья, при первых словах этой песни вскакивал из-за стола и выходил из комнаты. Лицо его было перекошено отвращением, и я недоумевал, не понимая, чем оно вызвано. А Абраша между тем пел:
– О койфт же, койфт же папиросн!
Трукэнэ фун рэгн нит фаргосн…
С годами, во многом благодаря Витиному влиянию, у меня стал развиваться вкус, я научился отличать произведения истинного искусства и литературы от китча, перенял от брата отвращение к дешевке и рвотную реакцию на безвкусицу. В частности, я стал относиться с той же, что и у него, брезгливостью к словам этой песни с такой трогательной мелодией. Не стану заниматься здесь подробным разбором текста, убожество которого очевидно; скажу лишь, что произведения такого рода, рассчитанные на выжимание у слушателей и читателей слез сочувствия, не имеют никакого отношения к истинной трагедии еврейского народа во время Второй мировой войны. У меня этот еврейский вариант истории рождественского малютки, который от холода «посинел и весь дрожал», вызывает, кроме отвращения, еще и жгучий стыд как классический образец национального унижения. Когда подобные произведения создают авторы, обладающие сомнительным художественным вкусом, результаты их «творчества» вызывают у нормальных людей, независимо от их национальности, реакцию отторжения.
Много лет не слышал я эту песню, хотя время от времени ее мелодия и вспоминалась мне, но совсем недавно, в декабре восемнадцатого года, я услышал ее по российскому телевидению в программе «Три аккорда». Исполняла ее талантливая актриса, заслуженная артистка России Елена Воробей, урожденная Лебенбаум. Жюри, в составе которого был бард Александр Розенбаум, фамилию свою, к его чести, так и не сменивший, приняло песню «на ура», публика неистовствовала, у многих на глазах были слезы. Не скупился на похвалы и замечательный актер Максим Аверин, который вел эту передачу, но я не сомневаюсь в том, что у него, обладателя безупречного вкуса, истинная реакция была иной. Для меня остается загадкой, зачем Елена Воробей, крестившаяся и тем самым изменившая своему народу, выбрала для исполнения эту песню, демонстративно заявив таким образом о том, что является еврейкой. Дурную услугу оказала ему она.
Еще более мерзкий образец китча продемонстрировал русскоязычному миру упомянутый выше бард Розенбаум, создавший антишедевр – и опять спекулируя на тему Катастрофы! – песню о Иерусалиме, которую исполняли он и ныне покойный Иосиф Кобзон. Приведу здесь и ее.
НА СЕМИ ВЕТРАХ
На семи ветрах, на семи холмах
Солнцем он палим – Иерусалим.
Масличной горой всех зовет он в бой
Сабров и олим – Иерусалим.
Йом ве-лайла, йом ве-лайла,
А-коль бе-седер бе-Ерушалаим.
Знаешь, мама, ходим прямо
Из «Яд ва-шем» сквозь строй в Ерушалаим.
Пришла победа – мы ходим в хедер.
А-коль бе-седер бе-Ерушалаим.
На семи ветрах, на семи холмах
У Стены стою я и тфилу пою.
Далека капель, вей шма, Исраэль!
Годы привели в Иерусалим.
Йом ве-лайла, йом ве-лайла
Еврей с судьбою каждый день играет.
Йом ве-лайла, йом ве-лайла,
Всех нас зовет к себе Ерушалаим.
Гнула спину мать за сына,
Своих детей теряла Палестина,
Горело небо, сжигали ребе,
Но помнит мир Синай и гнев Энтеббе.
На семи ветрах, на семи холмах
Я нашёл себя и потерял тебя.
Только одна цель – Эрец-Исраэль,
Только один гимн – Иерусалим.
Йом ве-лайла, йом ве-лайла,
Мы говорим: «Шалом, Ерушалаим!»
Йом ве-лайла, йом ве-лайла,
Для всех для нас, Господь, храни Израиль!
Нам светила сквозь обиды
Шестиконечная звезда Давида.
И нету края, где нас не знают.
А-коль бе-седер бе-Ерушалаим.
Кошмарный набор графоманских изысков просто потрясает: что ни строка – глупость, или безграмотность, или и то, и другое! И все же многое можно было бы простить подавшемуся в казаки еврею, но только не включение в бредовый текст таких слов, как «Господь», «Эрец-Исраэль», «Иерусалим»… Святыни требуют к себе бережного отношения.
Мне отвратителен любой китч. Еврейский – особенно.
Источник: Мы здесь
