23 февраля в России отмечают День защитника Отечества, обычно вспоминая тех, кто встал на пути у фашистcких орд и отстоял свободу родной земли. У горских евреев есть герои войны, имена которых на слуху — Исай Иллазаров, Ирмие Адамов, Шетиель Абрамов, Борис Дадашев... И есть те, кого слава обошла стороной, чью память хранят и чтут лишь дети, внуки и правнуки. Расскажем о том, кто защитил не только Родину, но и самое дорогое, что олицетворяет её — родную семью.
Человек идёт по захваченному врагом городу.
Одет неброско, в ношеное и сидящее привычно гражданское.
Гитлеровцы взяли Ростов-на-Дону в ноябре 1941 года. Вскоре их выбили оттуда. До лета 1942 года город был свободен. Но неудача под Харьковом открыла немецким войскам путь на Кубань и на Кавказ. И Ростов снова оказался под фашистом. Помимо вермахта тут ещё и румынские части. Ходят поклонники кондукэтора Антонеску патрулями по улицам и зыркают — где что плохо лежит. Чуть не по-ихнему — за оружие. Злые. Ненавидимые. Напуганные.
Не на такой приём рассчитывали.
На стене трепыхалось старое объявление. Да оно на русском! «Воззвание к еврейскому населению города Ростова»… Человек невольно остановился прочесть.
«В последнее время в Ростове участились случаи насилия по отношению к евреям со стороны не-евреев, поэтому Совет старейшин решил перевезти их в особый район, где они будут ограждены от враждебных актов германскими властями. С собой людей попросили взять ключи от квартир, деньги и самые ценные вещи. По желанию — ручной багаж для устройства жизни на новом месте».
На душе стало неспокойно. Лишь бы родные на это враньё не клюнули!
Человек идёт осторожно, стараясь не привлекать внимания. Главное — до наступления комендантского часа найти родных. Надёжные люди сообщили — здесь они, его жена и дочка, застряли в Ростове, не смогли эвакуироваться. Ошибки быть не может, и он готов на всё, чтобы их спасти! Один раз он уже лишился всей семьи. Но тогда он был беспомощный ребёнок, а сейчас — боец, у которого год войны за спиной и не один враг на счету. Ведь не зря же родители дали ему такое особенное имя: Могин, что на иврите значит «щит».
Могин появился на свет в 1908 году в нальчике в большой горско-еврейской семье Давидовых. Семья жила в доме, что примыкал к синагоге. Приятели порою беззлобно подшучивали над ним: так вот он какой, «Маген Давид», а мы и не знали!
Защитное ли имя, Судьба или Всевышний уберегли Могина от лютой гибели? В окрестностях мирного и тихого Нальчика с началом гражданской войны объявилась банда князя Заур-бека Даутокова-Серебрякова. Заур-бек, бывший штабс-ротмистр царской армии, считал, что возглавляет отряд борцов с большевизмом. Часть его людей выжила в горниле Великой войны, но забыла о благородстве и героизме в войну гражданскую. Словно мифический грек Язон — зубы дракона, сеяли убийства, горе и еврейские погромы Заур-бек и его отряды. Ещё бы, ведь в начале гражданской князю довелось послужить под началом у известного антисемита, сторонника кровавого террора и казней, атамана Шкуро, заслужившего в народе презрительное прозвище «Шкура».
Конники подъехали к синагоге неспешно. В здании — никого. Они разозлились, что лёгкая, вроде, добыча ускользнула. Зло решили выместить на жильцах ближнего к синагоге дома. Дома Давидовых. Вот уже вылетела входная дверь...
Могин же за минуты до появления озверелых бандитов за какой-то надобностью вышел на задний двор. Его не заметили. Когда мальчик вернулся, в доме было пусто и тихо — мёртвая тишина. Тела родителей, братьев и сестёр он нашёл перед выбитой дверью. Княжеские конники зарубили их шашками. Едва ли в четверть часа жизнь изменилась безвозвратно и страшно. В 10 лет Могин Давидов осиротел. Община и родичи не бросили мальчика одного. Но сиротский хлеб — горек. Могин не озлобился на весь свет, не впал в отчаяние. Годы шли. Он выучился на слесаря, женился, дочка радовала их с супругой. И тут новое испытание — для всей страны. «Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну»...
Могин пошёл в военкомат, хотя ему, как специалисту, дали бы бронь. Никто тогда не думал, что враг прорвётся и к Нальчику, и даже к столице большой страны.
С боями отходил полк, в котором воевал Могин, а затем, после зимнего перелома под Москвой, медленно стал выдавливать упорного врага прочь с захваченной земли — Красная Армия перешла в наступление. Всё бы ничего, да о жене и дочке нет известий. Но вот пришла весточка: его родные в захваченном гитлеровцами Ростове-на-Дону. После тяжелейших боёв и ранений Могину дали отпуск «для восстановления сил и обустройства личных дел».
Никто из начальства не предполагал, что неразговорчивый, тихий рядовой Давидов собрался «обустраивать личные дела» за линией фронта.
Могин свернул на нужную улочку и тут же нос к носу столкнулся с румынским патрулём.
— Тинети евреуль! Тинети! Держи жида! — заорал старший, срывая с плеча винтовку. Давидова схватило сразу несколько рук. Оружия с собой не было — тут его война заключалась не в уничтожении врага, а в спасении родных. Что оставалось делать? Заболтать солдат и дать дёру? Биться и подороже продать свою жизнь? Случившееся дальше могло быть лишь Божьим вмешательством. Иначе произошедшее объяснить трудно. Из ниоткуда явился Его посланец, принявший подобающий случаю вид: высокой, крепкой русской бабы с сердитым лицом и отчаянными глазами.
— А ну отлезь, чего хватаешь! — закричала она на патрульных, — Отлезь, говорю, какой он тебе евреуль?! Что? Чернявый? Так и ты не блондин, красивец! Кавказец он вовсе, я его сто лет знаю!
— А ты где шлындраешь?! — набросилась она уже на Могина, — Там с ног сбились — пропал, а он гуляет! Пшёл домой!
Румыны потерялись, отступили перед таким могучим потоком ругани, упрёков и уговоров. Давидов покорно пошёл за бабой. Свернув в один проулок, затем в другой, и убедившиcь, что патруль не идёт вслед за ними, женщина взглянула печальными глазами прямо в глаза Могина и спросила:
— Своих ищешь? Вряд ли найдёшь... Сгубили всех евреев уж недели две как... Всех... Уходи лучше из города...
Сказала она это, развернулась и исчезла так же внезапно, как и появилась.
У Могина от горя зашлось сердце: всех сгубили! Да как же это?! Он ещё не знал про Змиёвскую балку, и всё же будто вновь оказался в том страшном дне — одинокий мальчик у залитого кровью крыльца.
Но наважденье прошло. Человек продолжил поиски, и в сумерках обнял безмолвно плачущих от радости жену и дочь. Их укрыли добрые люди. В ту же ночь Могин вывел их из города и втроём они двинулись к линии фронта.
Как удалось бойцу Давидову такое? кто отвёл глаза патрулям, усыпил немецких овчарок? Помог не попасть под огонь своих? Откуда взялись силы идти ночь за ночью на скудном пайке? Кто, наконец, дал Могину гражданскую одежду и берёг до возвращения его форму и документы? Отправившись вызволять родных, Могин, по сути, совершил запретное — не имея приказа, ушёл в тыл к врагу. Или всё-таки был приказ?
Вопросы, на которые нет ответов. Достоверно лишь то, что его жена и дочь были разлучены с ним войной, оказались на оккупированной территории в страшной беде. И тогда Могин, муж и отец, пришёл за ними и спас. Таково безвестное чудо военного времени Могина Давидова.
Убедившись, что жена с дочкой устроены хорошо, справив необходимые бумаги, Могин попрощался и отбыл в свою часть. Никто не догадался о его походе.
Полк Давидова принял участие в битве на Курской дуге, где тесно было от танков, пуль и снарядов. Много солдат полегло там с обоих сторон. От полка осталось лишь несколько человек, и все — с ранениями. Могин был одним из них. Тяжелораненый, сумел он доползти до санитаров, и потерял сознание. Потом был яркий свет ламп, операция. Один глаз перестал видеть. Бойца Давидова отправили для дальнейшего лечения в госпиталь в Губе, неподалёку от Красной Слободы. С радостью узнал Могин, что тут, среди мусульман, дружной семьёй живут евреи. Его, как родного, приглашали в гости, расспрашивали о войне, о том, не встречал ли в походах кого из местных. Показывали диковины — старинные книги.
Не смотря на потерю глаза, Могин настоял на возвращении в строй и довоевал до конца Великой Отечественной.
Демобилизовавшись после войны, он устроился на машиностроительный завод в Нальчике. Там и проработал до самой пенсии. Семья росла, появились на свет сын и дочка. Жили скромно, небогато, хотя на заводе Могин был одним из лучших в профессии. Когда ему сравнялось восемь десятков лет, руководство машиностроительного то и дело просило помочь:
— Могин Миниаминович, без вашей консультации никак! Уж очень сложную деталь выпускаем!
Да, уважали этого скромного человека безмерно! Потому-то до 90 лет и был он бессменно хранителем синагогальной кассы. В конце жизни война догнала Могина: единственный глаз перестал видеть. В синагогу его за руку отводила жена.
Этот бесстрашный и благородный человек удивительной судьбы скончался в 2004 году. Память о нём хранят его потомки.
PS
Князь Заур-бек Серебряков и его люди понесли за своими преступлениями навлекли на себя заслуженную кару через год после гибели семьи Могина. Бандиты были наголову разбиты Красной Армией. Заур-бек, боясь возмездия, застрелился.
Его «наставника» в зверствах, атаман Шкуро, постигла судьба предателя Родины. Прислужника фашистов осудили на смерть и приговор привели в исполнение.
Могин Миньяминович был награждён Орденом отечественной войны II степени. В статуте Ордена сказано, что им награждается тот, кто:
«гранатами, бутылками с горючей смесью или взрывпакетами уничтожил на поле боя или в тылу противника вражеский танк;
ночью снял сторожевой пост (дозор, секрет) противника или захватил его;
кто, борясь с превосходящими силами противника, не сдал ни пяди своих позиций и причинил противнику большой урон»…
История жизни Могина Давидова изложена на основе раздела из замечательной книги историка и исследователя Ирины Михайловой «Горские евреи в Великой Отечественной войне».
