О книге Хизгила Авшалумова «Фамильная арка»
7
В 1977 году мне вместе с отцом, журналистом Александром Рафаиловым, довелось побывать в гостях у известного писателя. При знакомстве он поинтересовался, читала ли я его произведения и какие из них мне больше всего понравились.
Я сразу же, не задумываясь, ответила: «Да, читала, и особенно понравилась книга «Фамильная арка».
Из краткой биографии Хизгила Авшалумова (1913–2001):
Родился в селении Нюгди (Новое село). До 1938 года работал в областной татско-еврейской газете «Захметкеш» («Труженик») в городе Дербенте. Выпускник высшей партийной школы, по окончании которой был приглашен в Махачкалу на должность младшего сотрудника Института истории, языка и литературы Академии наук СССР (Дагестанский филиал). Он составитель первого сборника фольклора и терминологического словаря горских евреев (1940). Хизгил Давидович – журналист, переводчик, писатель, в его творчестве отражены обычаи, традиции и быт нашего народа на фоне драматических событий дореволюционного и советского периода. Он участник Великой Отечественной войны, прошел всю войну зам. командира кавалерийского полка. День Победы встретил в Германии. После войны работал корреспондентом республиканской газеты «Дагестанская правда», затем консультантом и секретарем правления Союза писателей Дагестана.
Его именем названа одна из улиц Дербента и школа в селении Нюгди, при которой работает музей писателя.
Роман «Фамильная арка» мог бы иметь и другое, более подходящее название, например – «История жизни горско-еврейской красавицы». Идея его создания возникла у автора после встречи с героиней романа в 1937 году, о чем он красочно говорит в первой главе:
«Около проезжей пыльной дороги, у входа на виноградники колхоза, куда я держал путь, возвышалась высокая каменная арка. Она стояла на краю узкого ярыка с прохладной, но мутной глинистой водой. Я невольно остановился, увидев незнакомую женщину, неподвижно стоявшую под палящим солнцем прямо посреди дороги перед аркой. Взор ее был устремлен на арку, губы что-то горячо шептали. Со стороны можно было подумать, что она молится. Женщина была так погружена в себя, что даже забыла поправить на голове платок, который сполз у нее на плечи, обнажив густые черные волосы. Одежда на ней была такая, какую обычно носили наши женщины среднего и пожилого возраста: просторное до пят платье из дешевого темного ситца, длинные, до пят, в глубоких складках широкие шаровары из того же материала. А платок на ней был шелковый, с рисунками по краям, но уже немного полинявший.
Было в этой женщины что-то такое, что я не смог пройти мимо нее. Я сделал несколько шагов вперед, чтобы посмотреть на нее вблизи. Ей было на вид лет тридцать семь – тридцать восемь, во всяком случае, не меньше сорока. Продолговатое белое гладкое лицо, прямой нос, большие черные глаза, еще не потерявшие блеска молодости. В этих глазах, как мне показалось, было что-то неспокойное, тревожное и мрачное.
Я невольно перевел взгляд со странной женщины на арку, стараясь понять: чем она приковала к себе ее внимание? На одной из гладко обтесанных каменных плит, на середине верхней части арки, был высечен мужской профиль с острой коротенькой бородкой. Левее красовалась узловатая, с изгибом каменная лоза с широкими листьями, увешанная тяжелыми гроздьями. А по правую сторону человеческого профиля выделялась пузатая бочка с туго натянутыми обручами. Мое внимание привлекли надписи, высеченные на высоких столбах, поддерживающих арку. Мне показалось, что это какие-то восточные изречения или афоризмы, которые я очень любил. Однако, разглядев их, я был несколько разочарован: это были всего лишь священные заповеди, вроде: «Не желай дома ближнего твоего, не желай жены ближнего твоего, ни поля его…»
Арка эта, видно, стояла тут давно, не первый десяток лет. Краски на ней местами совсем сошли, а там, где они еще держались, поблекли и облупились, покрылись пылью».
А рассказал о ее жизни колхозный сторож Юсуф Собоев, герой одной из статей газеты «Захметкеш». Марал была единственной дочерью Худодота-халвачи. Отец был уверен, что его красавица дочь обязательно выйдет замуж за состоятельного человека, который заплатит за нее хороший калым «рэхь-пули». Он был несказанно рад, когда наконец-таки к ней посватался один из дербентских богачей, владелец виноградных плантаций, вдовец Ошир, которого в народе прозвали Ошир Тряпочный Котелок. Он любил щеголять по городу в европейском костюме и высокой тирольской шляпе. Но недолго длилось счастье девушки, сначала скончался муж, за ним отец и деверь. И время настало неспокойное, началась Первая мировая, затем Гражданская война. Дербент захватывали то деникинцы, то турки, затем и большевики.
По обычаю, после смерти мужа его брат двоеженец Обой должен был объявить ее третьей женой. Но она была против этого брака, грозясь облить себя керосином и превратиться в горящий факел на виду у людей, если деверь не даст ей развод.
В романе описаны трепетные чувства Марал к своему слуге Бобои. Он без памяти был влюблен в свою хозяйку, но так и не смог простить ей любовную связь с турецким офицером Шефик-пашой.
С приходом новой власти были конфискованы плантации виноградников, затем взорвали арку, которая была ее фамильной гордостью – памятью сердца. В ее образе автор продемонстрировал прекрасное, превосходное знание женской души – ее романтические порывы и горькие заблуждения.
В эпилоге романа автор описывает, как вновь, уже после войны, спустя 11 лет повстречал Юсуфа. Тот поведал ему, как тяжело восприняла Марал, когда руководство колхоза решило снести фамильную арку. Автор описывает трогательную сцену отчаянной женщины, у которой отняли напоминавшую ей о счастливых днях памятную арку:
«...Последние годы Марал не часто, как раньше, но все же, несмотря на то что сама она была теперь стара и не очень здорова, продолжала ходить время от времени далеко за город к старой арке. Некогда белые, гладкие щеки ее, кровь с молоком, потемнели, впали, чистый мраморный лоб покрылся морщинками, живые черные глаза потускнели. У нее не было никого: ни мужа, ни детей, ни родных – одна как перст в целом мире.
Только одна радость была у старухи – всё еще чудом сохранившаяся фамильная арка с изображением ее мужа и священными надписями. Правда, краски на арке давно поблекли и стерлись, густая серая пыль, точно паутиной, покрыла черты лица покойного Ошира Тряпочного Котелка и другие изображения на ней. Священные надписи поросли ржавым мхом, и теперь невозможно было их разобрать...
Но в последний раз, когда Марал пришла посмотреть на фамильную арку, ее почему-то не оказалось на месте. Сначала она подумала, что заблудилась и по ошибке пришла не туда, куда шла. Но еще раз, внимательно осмотревшись вокруг, она поняла, что ошибка исключена, тем более в каких-нибудь трех-четырех шагах от себя она, к своему бесконечному горю и ужасу, увидела на дне узкого арыка, в который сейчас прекратили подачу воды, несколько валявшихся там камней, и среди них – камень с изображением ее покойного мужа.
Метрах в десяти-пятнадцати от того места, где стояла Марал, оглушительно гудя мотором и вся сотрясаясь, медленно ползла огромная машина-канавокопатель. Последние годы колхозники на сотнях гектарах заложили новые виноградные плантации. Существовавший до сих пор узкий и неглубокий арык уже не удовлетворял потребности всё увеличивающихся площадей колхозных виноградников в поливной воде. Теперь с помощью канавокопателя колхоз расширял и углублял старый арык, чтобы превратить его в большой водный канал. Но для этого надо было убрать никому не нужную арку, стоящую на краю арыка, как унылый призрак далекого прошлого. Пока Марал стояла, потрясенная увиденным, едва держась на ногах, стальная машина, послушная воле колхозного механизатора, со скрежетом вгрызаясь в грунт своим зубчатым ковшом, напоминавшим могучую челюсть сказочного великана с острыми мощными клыками, медленно, но упорно ползла и ползла вперед. Боясь, что машина вот-вот подойдет, выбросит со дна арыка камень с профилем ее мужа, как волна мертвую рыбу на берег, засыплет землей, и она больше никогда не увидит его, Марал в тревоге заметалась как безумная около него, не зная, что делать. Потом она с отчаянием человека, кидающегося в пылающий дом, чтобы спасти своего ребенка, с несвойственной для ее возраста проворностью кинулась на илистое дно арыка. Скользя ногами, она, торопясь и волнуясь, вцепилась судорожными пальцами в холодное тело тяжелого камня. С трудом сдвинув его с места – откуда только нашлись силы, – оттащила его в сторону, в безопасное место. Даже не очистив камень от прилипших к нему комьев черной грязи, Марал припала иссохшей грудью и крепко обняла его дрожащими тонкими руками, точно желая согреть его своим дыханием, теплом, вдохнуть в него жизнь.
На некоторое время старая женщина так застыла в этой позе, словно сама превратилась в каменное изваяние. Потом вдруг она закричала так громко и пронзительно, с такой болью и отчаянием, сотрясаясь вся от бурного рыдания, будто прощалась навеки с единственным, самым родным и близким человеком, а вместе с ним с этим миром, где жизнь ее прошла как долгий тягостный и запутанный сон, где она жила и чувствовала себя, как чужая среди чужих...»
Автор: Материал подготовила Хана Рафаэль
